Господи, просто поразительно, что он до сих пор живненаблюдательный, недовинченный, недокрученный. В блокноте было какое-товыразительное определение для человека подобного склада, еще болеепрезрительное, чем просто «лох». Ах да: «чайник некипяченый». Сэр Николас А.Фандорин, М.А., Bt., Ч.Н. – вот как следовало бы именовать себя на визитнойкарточке.

– Будем подводить итоги, – печально сказал Николас. – Яснотолько то, что профессиональный киллер хочет меня убить, а некий сомнительныйпредприниматель ставит ему палки в колеса. Что все это значит? Чем я угодилгосподину Coco и не угодил веселому человеку в очках?

Вопрос повис в воздухе.

– Третий час ночи, я валюсь с ног, – объявила Алтын,соскользнув с кухонного стола на пол. – Денек был полный финиш, забудемся сном.Утро вечера мудренее.

Фандорин вздохнул:

– Мне это сегодня уже говорили.

* * *

Все-таки на столе было жестко и неудобно. Хоть в разложенномвиде он был и длинный, ноги все равно свисали, а подушка норовила уползти.

Имелась альтернатива – устроиться на полу, но она ужерассматривалась и была решительно отвергнута.

– Кровать у меня одна, к тому же девичья, – сказала Алтын,когда они переместились из кухни в комнату. – Да ты на ней в любом случае непоместился бы.

– Накидайте мне каких-нибудь тряпок, и я прекрасно устроюсьна полу, – ответил он. Уже и место присмотрел – у стены, под огромнымидинамиками. Не свалятся?

– Ты к мышам нормально относишься? – спросила хозяйка.

– Вообще-то не очень, – насторожился Фандорин. – А что, увас есть мыши?

И опасливо покосился по сторонам. В маленькой комнате былоне очень-то чисто: поцарапанный паркет давно не протирали, на старинном буфетес резными башенками серели разводы пыли. Кроме этого монументальногосооружения, наверняка помнившего графа Витте-Сахалинского, здесь была ещепресловутая девичья кровать, обеденный стол, верстачок с компьютером, огромнаястереосистема, два телевизора один на другом (ну да – журналистка) иодин-единственный стул. Не сказать чтобы уютно, а уж бардак (хорошее слово, ещеиз прежних, старорусских времен) такой, что аккуратный магистр только головойпокачал. На полу лежали недочитанные книжки и газеты с коричневыми кружками откофейной чашки, под стулом валялась маленькая кроссовка, а на оконномшпингалете сушилась какая-то интимная деталь дамского туалета.

– Не мыши, а мышь, – ответила Алтын, доставая откуда-тоиз-под кровати стопку постельного белья. – Ее Алисой звать, она живет вон там,за буфетом. Я ее сыром кормлю и печеньем, «Юбилейным». Она чужих стесняется,вот и спряталась.

Но ночью обязательно вылезет знакомиться. Очень любознательная,вроде меня. Если же ты не хочешь с ней знакомиться, я стол раздвину, ондлинный.

Так и расположились: она на кровати, он на столе. Погасилисвет. Николас пожелал хозяйке спокойной ночи, ответного пожелания не дождался.Какое-то время было тихо.

Потом Алтын Мамаева хмыкнула:

– Николас Фандорин. Ну и имечко! Тебя как друзья зовут? Ник?

– Нет, старые друзья зовут меня Ниф-Ниф. Это, знаете ли,такой персонаж из…

– Знаю, – оборвала она. – В России тоже книжки читают.Побольше, чем у вас в Англии… Нет, я тебя Ниф-Нифом звать не буду, на поросенкаты не похож. Ты похож на ежика в тумане.

Почему? – удивился Николас. – То есть, почему в тумане,понятно. Но почему ежик? Разве я колючий?

– Называть тебя «Колей» язык не повернется, – задумчивопродолжила она, пропустив вопрос мимо ушей – все-таки с воспитанием у АлтынМамаевой не все было в порядке. – Какой из тебя «Коля»… «Николас» – это что-тоиз Диккенса. Буду звать тебя «Ника», окей? И перестань мне «выкать», это теперьне в моде. Ты меня еще по отчеству называй: Алтын Фархатовна.

– Так вы… то есть ты – татарка? – догадался Николас.

Теперь разъяснились острые скулы и некоторая миндалевидностьглаз.

– Это у меня отец был злой татарин, – мрачно ответила она.Осчастливил имечком. А я по национальности москвичка.

– Он правда был злой?

Фандорин представил себе несчастное, бесприютное советскоедетство: отец-алкоголик, коммуналка, пионерлагерь. Тогда понятно, отчего беднаядевушка не научилась улыбаться.

– Нет, неправда. Он был умный. Хотел, чтоб я не стесняласьбыть татаркой и закаляла характер. Вот я и закаляла… Думаешь, легко быть«Алтын-мамаевой» в бескудниковской школе? Пока маленькая и глупая была,стеснялась своего имени. Хотела, чтоб называли Аллой. Но от этого только хужедразнили. Золотухой. Это я как-то сдуру похвасталась, что по-татарски «алтын» –золото, а у меня к тому же и прыщики были, – пояснила она. – Еще Копейкойобзывали и Полушкой – это уже из-за роста.

Живое воображение магистра вмиг нарисовало черненькуюдевочку в синем школьном костюмчике и пионерском галстуке – некрасивую,замкнутую, самую маленькую в классе.

– Ладно, – недовольно буркнула Алтын. – Автобиографию я тебекак-нибудь потом расскажу. Если доживешь.

Эта жестокая ремарка вернула Фандорина из сентиментальногонастроения к реальности. Он заворочался, завздыхал. Подумал: лежу на столе, какпокойник. А завтра, может быть, я буду лежать на столе в морге, уже ни о чем нетревожась. А я, быть может, я в гробницы сойду таинственную сень.

Нет уж, если переходить на стихи, то лучше пусть будетлимерик…

Сочинив разухабистое пятистишье, он небрежнопоинтересовался:

– А что мы будем делать завтра? Идеи есть?

– Есть, – ответил из темноты звонкий голос. – Я Каэспешникатвоего пару раз щелкнула. Съезжу в редакцию, отпечатаю фотки. Потом наведаюсь кодному знакомому на Петровку, покажу. Может, что и прояснится.

Тут мысли магистра истории приняли самоедское направление.Постыдный контраст – маленькая женщина большого калибра и здоровенный мужчинамаленького калибра (черт бы побрал злоязычие профессора Крисби). Как любятговорить в телерекламе, почувствуйте разницу: Николас на сантиметр не дорос додвух метров, а напористая девчонка на сантиметр переросла полтора метра. Метражтут значения не имеет, существенны только приставки – недо и пере. Эта малюткаразговаривает с ним так, будто она взрослая, а он подросток – при том, что он,должно быть, лет на десять ее старше.