Магистр сидел на кухне микроскопической студио, кудачудесная избавительница доставила его прямо с Софийской набережной. В машине навопрос: «Куда вы меня везете?» она ответила непонятно: «В Бескудники».Помолчав, добавила: «Надо тебя спрятать. А то оторвут башку, так я и не узнаю,что ты за хрен с горы. А ну давай колись, не то сейчас назад на набережнуюотвезу».

И Николас стал колоться. Во-первых, потому что испытывал ксвалившейся с неба Алтын Мамаевой благодарность. Во-вторых, он вовсе не хотел,чтобы она отвезла его обратно на набережную (хотя угроза, надо полагать, былапроизнесена не всерьез). И, в-третьих, не было причины скрытничать. Оченьвозможно, что мисс Мамаева знала о происходящем куда больше, чем он.

Кололся он всю дорогу до вышеназванных Бескудников, которыеоказались спальным районом, сплошь состоявшим из грязно-белых панельныхпараллелепипедов, и потом, пока поднимались пешком на девятый этаж (лифтпочему-то не работал), а заканчивать пришлось уже на кухоньке, за чашкой кофе,который хозяйка сварила быстро и деловито – точно так же, как вертела рульсвоего автомобильчика. Слушала она не хуже, чем мистер Пампкин: молча исосредоточенно. Не перебивала, вопросов почти не задавала (только один раз –спросила, кто такой боярин Матфеев), лишь время от времени косилась нарассказчика, будто проверяла, не врет ли.

Теперь, в мягком свете красного абажура Николас смогразглядеть девушку со странным именем как следует.

Черные, коротко стриженные волосы; черные же глаза, пожалуй,слишком большие для худенького, скуластого лица; широкий решительный рот; носкороткий и немного вздернутый – вот как выглядела хозяйка бескудниковскойквартиры. И еще она была какой-то очень уж маленькой, особенно по сравнению спараметрами Фандорина. Не то черная, стремительная ласточка, не то небольшой,но отнюдь не травоядный зверек – соболь или горностай.

Вот в чем необычность этого лица, сообразил Николас: за всевремя девушка ни разу не улыбнулась. И, если судить по жесткому рисунку рта,она вряд ли вообще когда-нибудь раздвигает губы в улыбке. Правда, Фандоринчитал в одной статье, что средний русский за свою жизнь улыбается в три споловиной раза реже среднего европейца, не говоря уж о вечно скалящихся американцах.В той же статье было написано, что русская угрюмость вызвана иным поведенческимэтикетом – меньшей приветливостью и ослабленной социальной ролью вежливости,однако Николас не видел большого греха в том, что улыбка в России не утратиласвоего первоначального смысла и не превратилась в пустую, ничего не значащуюгримасу. В спорах с клеветниками России магистр не раз говорил: «Если русскийулыбается, стало быть, ему на самом деле весело, или собеседник емудействительно нравится. А если улыбаемся мы с вами, это всего лишь означает,что мы не стесняемся своего дантиста». Неулыбчивость маленькой хозяйкималенькой квартиры подтверждала эту теорию. Девушке не было весело и Николас ейне нравился – вот она и не улыбалась.

Это ладно, пускай. Но то, что Алтын Мамаева, получив всеинтересующие ее сведения, не сочла нужным дать гостю необходимые объяснения илихотя бы толком представиться, было огорчительно.

– Я очень благодарен вам, – уже не в первый раз сказалНиколас. – Вы появились там, на набережной, вовремя, однако…

– Еще бы не вовремя, – рассеянно перебила она,сосредоточенно размышляя о чем-то. – Тайминг был супер. На пару секунд позже, итот урод тебя точно кокнул бы. Видел, какая у него железяка была в руке?

– Неотчетливо. – Фандорин передернулся, отгоняя ужасноевоспоминание, и вежливо, но твердо напомнил. – Вы еще не объяснили мне, как ипочему…

Алтын снова перебила его, кажется, приняв какое-то решение:

– Будем пульпировать.

– Что? – не понял он.

Тут она произнесла и вовсе какую-то абракадабру, впившисьпри этом ему в лицо своими блестящими глазищами:

– Большой Coco.

– Простите?

– Coco Габуния, – продолжала нести околесицу невежливаябарышня. Вижу по выпученным фарам, что холодно… «Евродебетбанк»?… Холодно.«Вестсибойл»?… Опять холодно. Тогда в чем фишка? Не въезжаю… Не в боярине жеМатфееве?

Николас почувствовал, что его терпение на исходе. Сколькоможно издеваться над человеком? То скидывают с крыши, то стреляют, топодстерегают с ножом, то обращаются, как с недоумком. Всё, enough is enough,или, как принято говорить у новых русских, хорош.

– Еще раз благодарю вас за помощь, – чопорно сказал магистр,поднимаясь. – И за отменный кофе. Я вижу, что никаких разъяснений от вас я недождусь, а мне нужно искать похищенный документ. Скажите, как мне добратьсяотсюда до центра города?

– Пятьдесят минут на 672-ом до «Савеловской», – в тон емуответила Алтын Мамаева. – Только автобус вечером редко ходит. Да и потом тычто, зайцем поедешь? У тебя вроде бабки по нулям – сам говорил.

Николас снова опустился на табурет, ощущая полнейшуюбеспомощность. Пигалица же уселась на кухонный стол, покачала кукольной ступнейв белой теннисной туфельке и объявила:

– Теперь я буду говорить, а ты лови ухом, понял?

– Что?

– Помалкивай и слушай. Журнал «ТелескопЪ» знаешь?

– Да, это иллюстрированный еженедельник. Вроде «Таймc». Нашауниверситетская библиотека подписана, я иногда заглядываю.

– Так вот, я в «Телескопе» работаю, скаутом. Есть в редакциитакая ставка. Когда готовится большая статья или тематическое досье, мы,скауты, собираем и проверяем информацию. Ну, чтоб журналу не облажаться и послепо судам не париться. Понял?

Да, теперь Фандорин, кажется, начинал кое-что понимать. Ну,конечно. Алтын Мамаева – журналистка, как он сразу не догадался? И цепкийвзгляд, и натиск, и манера говорить. К тому же в машине на заднем сиденьемагистр углядел «кэнон» с нешуточным, профессиональным объективом.

– Наш шеф-редактор решил сделать спецвыпуск «Легализациятеневой экономики» – о том, как первая стадия развития капитализма, дикая,перерастает во вторую, квазинормальную. У нашего журнала вообще сверхзадачаосвещать процесс врастания России в цивилизацию. Мы не вскрываем общественныеязвы и не посыпаем голову пеплом, а фиксируемся на позитиве. Чтоб люди читалижурнальчик и думали: жить стало лучше, жить стало веселей.

– Это правильно, – одобрил Николас. – А то большинство вашихгазет и журналов имеют выраженную склонность к мазохизму.

– Вот и Кузя Свищ так считает.

– Кузьма Свищ? Колумнист вашего журнала?