— Где вы виделись?

Я удивилась, почему переводчик уложил в три слова то, чтоКатрин говорила минуты две, но в ответ на вопрос добросовестно изложила:

— Мы виделись здесь, в Париже. Он нежно поцеловал меня вгубы и посадил на самолет. Обещал не забывать, вечно любить и даже хранитьверность.

— О-ля-ля! — восхитилась Катрин и затараторила с удвоеннойскоростью, сообщив, что вскоре уехал и Казимеж.

Пришлось сообщить:

— Знаю, он звонил мне в Питер.

— Что он говорил?

— Что любит меня, — с гордостью сообщила я, опуская прочиедетали, кажущиеся мне незначительными.

На этом наше общение было прервано. За моей спиной раздалсявзрыв радости. Радость эта гремела, басила, фыркала и громыхала кашлем.

— Мюз! Кхе-кхе! Мать твою! Уф-ф-ф! Мюз! Кхе-кхе! — услышалая хриплый бас, который мог принадлежать лишь Себастьену Барбикену.

Я восторженно взвизгнула и потонула в его широких, все ещесильных объятиях. Как мне знаком этот смешанный запах дешевого одеколона,сигарет «Голуаз» и водки! Элегантный, в безукоризненном костюме, Себастьен был,пожалуй, единственный там в клубном галстуке. К тому же он был единственным,кто говорил по-русски. Правда, изредка Себастьен вставлял и французские слова,но это не мешало общению. Я обожаю этого старикана! Я его боготворю!

— Себастьен! Дорогой! Как я рада тебе! — громко воскликнулая, прижимаясь своей щекой к его колючей щетине.

Мы жадно друг на друга смотрели до тех пор, пока я небрякнула:

— У тебя все те же усы!

Словно в этом была вся соль события.

— Как ты красива, девочка, — актуально подметил Себастьен и,обнаружив мое недоверие, добавил зло и настойчиво:

— Ты стала еще красивей!

Я смутилась. Непритворно — Себастьен слыл строгим знатокомженской красы и был скуп на похвалы. Что заставило старикана мне льстить, досих пор не понимаю.

— Пойдем выпьем, — дружески хлопнул он меня по плечу иигриво шлепнул по попке Катрин.

Она рассмеялась, подмигнула ему, бросила мне пару фраз,взмахнула рукой и убежала к парням, развлекающим себя пантомимой.

— Что она сказала? — спросила я у Себастьена.

— Чтобы ты не пропадала.

— А ты ей что сказал?

— Что сегодня ты только моя.

— Ну, Себастьен, это слишком, — с укором молвила я.

Он улыбнулся в свои чудо-усы, крякнул и прогромыхал хриплымбасом:

— Девочка, все знают, что ниже пояса я покойник.

Ха! В таком случае непонятно, зачем надо было еще добавлять,что он друг Казимежа.

— С Казимежем у нас все кончено, — со вздохом призналась я.— Казимеж бросил меня и позабыл.

— Ерунда, он тебя любит! Я спросила в волнении:

— Откуда ты знаешь? Это Казимеж тебе сказал? В ответполучила самую снисходительную из улыбок бывалого старикана.

— Запомни, девочка, — важно ответствовал Себастьен, увлекаяменя к стойке бара, — нет в мире мужчины, который смог бы тебя разлюбить,полюбив на секунду. Это говорю тебе я, Себастьен Барбикен, старый ловелас.

Я рассмеялась:

— Спасибо, ты настоящий француз.

Себастьен извлек из внутреннего кармана серебряную фляжку, вкоторой всегда была водка. Я запротестовала:

— Прости, но только не водка! Шампанское!

— Когда я вижу тебя, мне все равно, чем напиваться, — выдалсомнительный комплимент Себастьен.

Мы выпили немного шампанского, Себастьен улыбнулся истаромодно меня пригласил на танец. Мы закружили в сложной фигуре, когда язаметила красавца блондина.

«Во Франции блондином считают любого, кто не брюнет. Этотпарень здесь должен цениться на вес золота», — подумала я и не ошиблась.

Себастьен эту мысль подтвердил:

— Смотри, девочка, похоже, к нам спешит сам Казанова. Все отнего без ума, а он идет к нам. Уступаю тебя ему.

— Нет, Себастьен, не хочу, не надо, — заупрямилась я.

— Иди потанцуй с ним, девочка, только не забывай, тыдостойна лучшего. Дай ему это понять.

— Как? Я не знаю французского.

— Жестами, девочка, и мимикой, — усмехнулся старик и подтолкнулменя к незнакомцу.

Я (без особой охоты) на время танца очутилась в объятияхКазановы. Вдруг он сказал по-английски:

— Муза, вы очень красивы. Я Андре. «Выходит, мы давно моглиразговаривать», — подумала я и (не удивляйтесь) ему нагрубила.

Терпеть не могу мужчин, которые так открыто себя обожают.

— Тогда ответь мне, Андре, как у тебя с мозгами? — суровоспросила я.

— У меня есть мозги, — заверил Андре.

— Тогда почему они не помогают тебе скрывать своюсамовлюбленность?

Не дожидаясь ответа, я поспешила к старику Себастьену.

— Хорошо тебе, девочка? — спросил Себастьен. Пришлось сусмешкой ответить:

— Представь себе, да, несмотря на то, что ты пыталсяиспортить мне вечер.

Себастьен изумился:

— Тебе не понравился наш Казанова? Вижу, девочка, тыобречена на счастье.

— Почему? — удивилась я.

— Умеешь выбирать то, что нужно. Девочка, ты слишком мудра.Хочешь, угощу тебя твоим любимым ликером?

— Мы договорились пить только шампанское, — напомнила я и вкачестве примера залихватски опорожнила бокал.

Мгновенно опьянев, я расчувствовалась.

— Представляешь, — пожаловалась я Себастьену, — какой-тоболван закрасил мой портрет на стене. Видишь, теперь там жуткий павлин сженской грудью. Спрашивается, какому придурку это понадобилось?

— Мне, — не без гордости признался мой старикан.

— Зачем? — возмутилась я, внезапно трезвея. — Я была такгорда. Портрет русской девушки в самом лучшем клубе Парижа!

Себастьен поперхнулся дымом своего «Голуаза».

— Твой портрет в забегаловке? — спросил он. — Считаешь, этоприлично?

Моя мысль устремилась другими тропами: при слове «прилично»в голове всегда возникает бабуля.

— Ах, я здесь так внезапно!.. Даже Гануся не знает, где я! Абабуля! — в этом месте горе мое обострилось, я вдруг зарыдала.