Себастьен относился к моим страданиям с уважением. Он оперсялоктем о стойку бара и, прищурив выгоревшие глаза, смотрел на меня сбезмятежным вниманием: курил «Голуаз» и молчал. Когда я досыта нарыдалась, онпротянул мне мобильный и подсказал:

— Можно ведь позвонить.

Я приложила трубку к уху и струхнула перед бабулей.Себастьен подбодрил меня:

— Давай.

Низкий аристократичный голос бабули звучал так ясно, словноона стояла у меня за спиной и говорила мне прямо в ухо. Как я любила иненавидела этот голос! Какой он милый, родной! Я завопила:

— Бабуля!

— Муза, почему ты кричишь?

— Потому что рада тебе, потому что тебя обожаю, потому чтотолько ты есть у меня! Остальное все чепуха!

— Деточка, ты пьяна как черт, — с достоинством сообщилабабуля и повесила трубку.

Я растерянно уставилась на Себастьена:

— Она что, не захотела со мной разговаривать?

— Может, мы разбудили ее? — предположил оптимист старикан.

Я взглянула на часы. Ерунда. Бабуля «сова», она сидит всвоем кресле перед камином, курит трубку, смотрит на пламя, мечтает и слушаетмузыку. Я ей помешала.

— Разбудила бы ее, позвонив где-то в полдень, — просветила яСебастьена.

— Почему же мадам рассердилась? — тревожно спросил старикан.

Я с изумлением обнаружила, что он лишился своей обычнойневозмутимости и выглядел очень взволнованным.

— Надо знать бабулю, — сказала я, из дружеских соображенийстараясь открыть старикану глаза. — На девяносто процентов она состоит издостоинства. Я громко кричала, думаю, это ее оскорбило.

Себастьен схватил трубку, быстро набрал какой-то номер идолго молчал. Когда он прятал трубку в карман, глаза его наполнились светлойгрустью.

— Давай напьемся, — предложил он любезно. Я согласилась и,громко икнув, испугалась:

— Кажется, уже напилась.

— Ерунда, это быстро пройдет.

Мы стали пить. Я не пыталась угнаться за Себастьеном,впрочем, он и не позволил бы. Чем больше мы пили, тем лучше нам становилось.

— Знаешь, чем человек отличается от животного? — вдругспросил Себастьен.

— Тем, что ходит на двух ногах? Думаю, мы скоро встанем начетвереньки.

— Нет. Человек отличается от животного тем, что может питьводку. Именно водка делает человека человеком.

— Она же превращает его и в животное, — вставила я.

— Умная мысль, — похвалил меня Себастьен. — Во всем нужнамера. Человек должен пить до тех пор, пока ему не захочется открыть свою душу.Тебе хочется открыть свою душу?

— Себастьен, моя душа нараспашку! — с восторгом воскликнулая.

— Значит, тебе уже хватит, — заключил он. — Брось пить ипошли-ка пешком по ночному городу. Хочу слушать рассказ о твоей бабуле.Подходит такая программа?

Я взвизгнула от восторга.

— Подходит! Я обожаю свою бабулю! А кто будет о бабулерассказывать?

— Ты, больше здесь некому.

С бутылкой шампанского мы покинули «Парти дэ плэзир».Себастьен нес бутылку непринужденно и очень красиво: зажав горлышко междууказательным и средним пальцами. Я была горда тем, что иду рядом с ним. Он мноютоже гордился.

— А нас полиция не арестует? — на всякий случай спросила я.

Себастьен обиделся:

— Арестует? Меня? Героя? Мюз, ты спятила! Не бойся со мнойничего и рассказывай, — потребовал Себастьен, — рассказывай о мадам Бабуле.

И я с удовольствием начала рассказывать, потому что бабулямой вечный кумир.

— Бабуля стремится к совершенству и превращает свою жизнь всказку. Ей это удается, — начала я.

Цоканье лошадиных копыт раздалось у нас за спиной. Мыоглянулись и увидели настоящую карету с кучером на облучке.

— Поедем? — спросил Себастьен. — Я тоже хочу превратитьжизнь в сказку!

— Наверное, дорого, — засомневалась я.

— Ерунда, я плачу, — крикнул Себастьен, на ходу заскакиваяна подножку кареты и поражая меня своей прытью. — Франция хорошо обеспечиваетнациональных героев! — с гордостью просветил меня он.

Пристыженная за свою Родину, я уселась в карету. Мы неспешнопоехали.

— А что любит твоя бабуля? — внезапно спросил Себастьен.

— Меня.

— Ты человек, а я спрашиваю о том, чем ей нравитсязаниматься.

— Много чем. Бабуля все любит, кроме работы. Бабуля говорит:если будешь работать, у тебя никогда не будет денег. Без денег счастливой бытьтрудно, потому что приходится себя ограничивать. Ограничивая себя в желаниях,унижаешь воображение. Человек с униженным воображением — раб. Так считаетбабуля.

Себастьен восхитился:

— Гениально! А что еще она говорит?

— Что женщина вообще ничего не должна уметь делать: лишьсводить мужчину с ума.

— Гениально!

Пришлось согласиться:

— Да, но не у всех это получается. Во всяком случае, убабули в восемьдесят шесть это выходит гораздо лучше, чем у меня в двадцатьпять.

Себастьен радостно поразился:

— Так ей всего восемьдесят шесть?

Я уточнила:

— Еще не исполнилось.

— Да она же еще ребенок в сравнении со мной! Я сейчас!

Себастьен достал трубку, лихорадочно набрал номер и долгомолчал в трубку. Потом он передал трубку мне и грустно сказал:

— Говори.

— Кто это? Немедленно признавайтесь или я рассержусь! —услышала я строгий голос бабули, впрочем, не лишенный кокетства.

— Бабулечка, это я.

— Муза? Ты?

В ее голосе было столько разочарования, что я едва незарыдала.

— Да, бабуля, это я, твоя Муза.

— И хорошо, — сказала бабуля мстительным тоном, — а то я ужедумала, что это опять сумасшедший, который звонит мне два года подряд.

Я прозрела:

— Себастьен, ты влюбился в мою бабулю?

— Да, — трагично кивнул он своей огромной лохматой головой.— Я безумно влюбился на старости лет.

— Муза! — тем временем возмутилась бабуля. — Чем ты тамзанимаешься?