— На самом деле ты должна была эту пачку потратить ещевчера. Ну, в крайнем случае, сегодня утром.

— Утром я крепко спала, — заметила я себе в оправдание.

— Это тоже неплохо, но потом, когда ты все же по магазинампошла, надо было не примеряться долго и рассудительно, как цивилизованныйчеловек, а тратить деньги хаотично, со скоростью дикаря.

«Он что, надо мной издевается? Ничего не пойму. За что онменя ругает?»

— И как мне быть? — задала я вполне резонный вопрос, ожидаясовета.

Мужчина шевельнул бородой и усами, полез в сейф и выложил настол новую пачку валюты, в три раза больше прежней.

— Вот, — строго сказал он, — чтобы за два дня истратила.Сможешь?

Я нервно облизала губы и честно призналась:

— Все будет зависеть от того, куда пойдут все покупки.

Он усмехнулся в усы и меня успокоил:

— Все покупки твои. Не устраивать же нам распродажу.

— Тогда можете не сомневаться, потрачу, — обрадовалась я,хватая со стола тяжеленную пачку евро.

Словно пушинку подхватила я свою неподъемную сумку иполетела к двери. Не могу сказать, что не было у меня вопросов. Хотелось знатьмногое, но я помнила слова мудрой бабули: «Вопрос — знак неудовлетворенности».А разве можно чувствовать себя неудовлетворенной в Париже с пачкой денег инаставлениями тратить их с правдоподобной скоростью?

«Когда стану чуть посвободней, подумаю, в чем здесь дело, —решила я. — А пока не стоит лишать себя удовольствий. Даже если меня принимаютза кого-то другого, глупо бить себя в грудь и доказывать, что я — это я. Парижэто Париж, отель — закачаешься, вчерашняя прогулка с Себастьеном — полныйотпад. Будет что рассказать моей подруге Ганусе».

Я купила еще одну сумку и занялась своими прямымиобязанностями. Через два часа и эта сумка была набита. А денег оставалоськатастрофически много. Вдруг меня осенило: «Не по тем магазинам хожу!»

И я направилась к ювелирному магазину.

На этот раз задание выполнила блестяще: в восемь вечера яуже в своем отеле была, и носильщик тащил не только сумку, но и коробки сшубами. Рухнула в номере я на дорогой диван и воскликнула:

— Ай да Коля! Как он чудесно меня тут устроил!

«Но что это за секретная служба такая, в которой мой Коляработает? — вдруг озадачилась я. — Чем они занимаются? Может, хотят подорватьэкономику нашей подружки Франции? Я готова отечеству послужить, но товаровздесь слишком много. Боюсь, одна не управлюсь».

И тут меня осенило. Этот мужчина с сигарой что-то толковал оработе. Не это ли и есть работа моя? Если так, то не представляю, во чтопревратится отель, когда в него перекочуют все магазины Парижа. А судя попачкам, темп наша разведка взяла немалый.

Вечером с чувством выполненного долга я неслась по Парижу в«Парти дэ плэзир», но маленько не добежала. В нескольких метрах от клуба меняперехватил Рышард Литан, друг Казимежа. Этой встрече я была особенно рада:Рышард (француз с польскими корнями) русского языка не знал, зато отлично изъяснялсяпо-польски. Польский — тот самый язык, на котором я произнесла свое первоеслово и всегда была рада случаю произнести еще с добрый десяток.

— Муза! Ты и в самом деле здесь! — изумленно воскликнулРышард.

— Как видишь. И даже успела вчера покутить с Себастьеном.

— А я не поверил, когда Жан-Пьер хвастал, что видел тебя.Думал — он шутит.

Меня это несколько удивило. Я сама хотела увидеть Жан-Пьера,близкого друга Казимежа. С изумлением я спросила:

— Жан-Пьер меня видел?

— Ну конечно. Я бы тоже тебя увидел, но пришел значительнопозже.

— Ты был вчера в «Парти дэ плэзир»?

— Очень недолго, лишь разыскал Жан-Пьера, и мы отправилисьна вечеринку к Розалинде. Ты знаешь Розалинду?

— Нет, не знаю. Неужели это ее настоящее имя?

— Нет, конечно. Это ее псевдоним.

Рышард не спускал с меня влюбленных глаз. Я знала, чтонравлюсь ему. Даже Казимеж знал, но не ревновал. Мне было обидно.

Наше общение внезапно было нарушено милягой Роже,появившимся в конце улицы.

— Мюз! — восторженно воскликнул Роже и произнес длинную речьпо-французски.

— Что он сказал? — вынуждена была я спросить у Рышард а.

— Он восхищается вечеринкой, говорит, что вы с ним вчераоттянулись по полной программе.

Роже любит выпить, не брезгует «травкой». Я взглянула нанего с укором и жалостью.

— Рышард, посоветуй бедняге, пусть больше следит за своимздоровьем, — попросила я.

Рышард удивился, но перевел. Роже бросился меня целовать, непрекращая трещать — Рышард переводил и поражался. Оказывается, на вечеринке былне только Роже, но и Жан-Пьер, и масса народу.

— Слушай, — шепнул мне Рышард, — ты же вчера была сСебастьеном?

— Да, — подтвердила я.

— А мы с Жан-Пьером неплохо натрескались у Розалинды, —похвастал он. — С кем же тогда был Роже?

Мне было странно, что Рышард ломает голову там, где давнопора ставить диагноз. Того и гляди Роже начнет нам рассказывать про женщину вбелом.

И все же в глубинах души появились сомнения: а может, явчера так напилась, что…

Как-то сразу вдруг затошнило. Я запросилась в отель. Рышардпроводил меня, но, едва мы расстались в холле, мне стало значительно лучше. Ярешила, что всего лишь надо опохмелиться, и отправилась в бар.

Но и в баре меня поджидал неприятный сюрприз. Не успела явскарабкаться на табурет, как симпатичный бармен, поправляя бабочку, приветливоулыбнулся мне как старой знакомой.

— Мадемуазель Мюз, вам как обычно? — спросил онпо-английски.

Не успела я и глазом моргнуть, как он налил мне ту дозуликера, которую я всегда стремилась осилить.

Не успела я решить загадку с любимым ликером, как на стойкулегла пачка любимых моих сигарет.

«Он что, мысли читает?» — ошеломленно подумала я, таращаглаза на орешки, появившиеся на стойке следом за сигаретами.

Я тупо уставилась на бармена: этот парень весьма подходящеговозраста где-то меня усмотрел, узнал мое имя и даже в курсе, что я ем, пью икурю. Знала бы бабуля, что я приехала в Париж покорять каких-то барменов,сгорела бы со стыда за меня.

Вечер был безнадежно испорчен. Я отправилась в номер,приняла ванну, улеглась в постель и мгновенно уснула.