— Слушаю объяснения в любви, — честно призналась я, потомучто не научилась врать любимой бабуле.

Она ответила:

— Не буду тебе мешать, — и вновь повесила трубку.

Себастьен запаниковал:

— Она опять рассердилась?

— Нет, бабуля не привыкла мешать признаниям в любви. Но какты мог безумно влюбиться в бабулю? — поразилась я. — Ты же ни разу ее не видел!

— Мне кажется, я знаю ее лучше себя. Я влюблен в ее голос, вее речь, в воздух, которым дышит она. Надеюсь, это не слишком поэтично длятвоих молодых ушей? — спохватился вдруг Себастьен.

Я его похвалила:

— Ты настоящий поэт. Жаль, не слышит бабуля. Но как тебеудалось так сильно влюбиться?

— Понимаешь, Мюз, я всю жизнь искал женщину, которая мечтаетлишь об одном: как она будет кружить головы настоящим мужчинам. Я счастлив, чтоКазимеж тебя полюбил. Умер бы, не узнав, что есть на свете мадам Бабуля!

Я догадалась:

— Это Казимеж дал тебе номер телефона бабули?

— Да. Давай позвоним ей вдвоем.

— Когда?

— Завтра днем.

— Завтра днем я не смогу, снова пойду по магазинам. Позвонимночью.

Карета медленно следовала по Монмартру, а я смотрела наСебастьена и завидовала своей бабуле. Это была очень грустная зависть. Господьсотворил мою родную бабулю такой обольстительной, что она сводит мужчин-героевс ума даже в восемьдесят шесть лет, причем на расстоянии, а я не способна светис ума какого-то Колю, да еще в тесном контакте. Не говоря уже о Казимеже,который сначала клялся в любви, а потом меня бросил. Ну почему меня все бросают?!

— Хочу выпить с горя! — потребовала я.

Видимо, у Себастьена было свое горе, он сказал:

— Правильно, с горя выпьем, отпустим карету и пойдем гулять.

Мы выпили и запели. Я выпорхнула из кареты и понеслась поМонмартру. Я пела и кружилась в вальсе, а прохожие останавливались и судовольствием смотрели на меня. Я подражала моей бабуле и очень боялась, что уменя не получается. Неожиданно для себя я предложила:

— Давай ей позвоним прямо сейчас.

Себастьен сразу понял, о ком идет речь, и согласился:

— Давай.

И мы позвонили.

— Бабулечка! Это я!

— Муза! Откуда ты все время звонишь?

— Бабуля! Я звоню из Парижа!

— Сейчас же прекрати звонить из Парижа. Ты хочешь, чтобыменя арестовали?

— Кто?

— КГБ!

От неожиданности я сболтнула:

— КГБ уже нет.

— Нельзя же так напиваться, — возмутилась бабуля и бросилатрубку.

Я схватила за руку Себастьена. С хохотом мы забежали в кафеи закружили от счастья в вальсе. Мы оба обожали мою бабулю, и поэтому нам былохорошо. Вальс танцевать я не умела, отчего Себастьен пострадал. Я безбожнотопталась по его старым ногам, а он стоически переносил это и упрямо пыталсявести меня в танце. Мои волосы развевались, французы восторженно нас ободряли иаплодировали. Я чувствовала себя королевой Парижа…

Нет, пить мне нельзя совершенно — французское шампанскоеособенно. В крайнем случае, ситро «Буратино».

Утром (точнее, в полдень) я проснулась от жуткой головнойболи. Сгоряча хотела отложить поход по магазинам, но разум возобладал: явскочила с постели. После прохладного душа жизнь показалась не слишкомпротивной, а когда в номер доставили пиво, я, сделав пару глотков, забыла проболь и отправилась по магазинам. Деньги закончились как-то внезапно. Прозрениезастало меня за примеркой дорогущего платья, с которого я заносчиво (на глазахпродавщицы) сорвала красочный ценник. Продавщица к моей неплатежеспособностиотнеслась истерически. Поднялась кутерьма. Я энергично проводила психическуюатаку на дюжих охранников, вполне успешно тесня их к выходу из универмага. Заэтим делом и застал меня Тонкий. Он заинтересовался шумом и поспешил мне напомощь.

Тонкий нехотя отсчитал продавщице деньги за платье и затащилменя в свой автомобиль. Через полчаса я, притихшая и изрядно струхнувшая, быладоставлена к усатому мужчине с сигарой. Конечно, я подозревала, что с менямогут спросить за валюту, но надеялась, что это произойдет не скоро.

Когда мужчина с сигарой строго взглянул на меня, я подумала:«Не стоит изощряться в бессмысленных оправданиях. Вторая сумка (размером смешок!) доверху набита уликами».

Я не испытывала угрызений совести и не чувствовала за собойни малейшей вины, но опасалась строгого наказания — Так, приступим к делу, —наконец сказал мужчина с сигарой.

Я рефлекторно втянула голову в плечи и промычала нечтоневнятное.

— Что ты сказала? — строго осведомился он.

Ответить я не смогла: боролась с острым желанием посетитьтуалет. И напрасно: мужчина приветливо взглянул на меня и сообщил:

— Мы довольны тобой. Могу даже вынести тебе благодарность.Умница, ты меня не подвела.

Не веря своим ушам, я испытала легкое головокружение, нововремя сообразила, что о растрате мужчина не подозревает. Такая мысль едва нелишила меня сознания. Сейчас Тонкий скажет ему про сумку, и я пропала.

А мужчина тем временем не скупился на комплименты.

— Ты была хороша. Превзошла ожидания, — щедро лил он сиропхвалы на мою открытую рану совести. — Теперь уверен, что все получится, воттолько…

Он нахмурился. Сердце мое ухнуло вниз, видимо, в пятки.Началось, сейчас пойдет речь о деньгах! Я не ошиблась — мужчина продолжил:

— Дорогая, все хорошо, вот только с деньгами ты сплоховала.

Он взглянул на часы, а я собралась было рухнуть перед ним наколени и искренне каяться, каяться, каяться… Но почему-то замешкалась, неуспела: мужчина продолжил с укором:

— Суди сама, на часах уже семнадцать ноль-ноль, а прошловсего полчаса с тех пор, как ты последний евро истратила.

— Простите! — с жаром воскликнула я. — Это не повторится!

— Надеюсь, — вздохнул мужчина. — А то выходит неправдоподобно. Ты должна стараться выглядеть натуральней.

— В каком смысле? — опешила я, заподозрив неладное.

Подумалось: «Если такой добрый мужчина спятил, будет оченьобидно».

Он же невозмутимо мне пояснил: