Однако вражда между кальбитами и кайситами впоследствии снова вспыхнула в другом месте. Хумайд ибн Хурайс ибн Бахдаль, бывший вождь кальбитов в войне с Умайром, воспользовался возможностью заставить фазаритов в самой Аравии – их штаб находился к востоку от Медины – искупить на Евфрате преступления сулаймитов и амиритов, которым он не мог причинить вреда. Эти фазариты до сих пор не принимали никакого участия в войне, но они также принадлежали к большой группе кайситов, и некоторые из них, представители старого аристократического рода, который поселился в Куфе, во всяком случае оказывали помощь Зуфару и Умайру. Хумайд велел Халиду, сыну халифа Язида, чья бабушка была кальбиткой, подготовить для него мандат на имя Абдул-Малика, которым ему поручалось собрать налог на скот с определенных племен. Уже как полномочный представитель правительства он затем прошел через пустыню с гигантской конницей из кальбитских родов абдвудд и улайм и дал фазаритам, которые и были его истинной целью, почувствовать на себе его силу. Под пустячным предлогом он совершил против них чудовищные акты насилия; некоторые были ранены и убиты, особенно в месте под названием Ах. Тогда те, кого это коснулось, обратились с жалобой к Абдул-Малику, который дал им возмещение за пролитую кровь и затем посчитал, что сделал для них достаточно. Они взяли деньги, но купили на них оружие и лошадей и снарядились для мести. Затем они застали кальбитов врасплох в их лагере у колодцев Банат-Кайн в Сарнаве и убили 19 человек из абдвуддитов и 50 из улаймитов. Абдул-Малик пришел из-за этого в ярость и приказал своему наместнику аль-Хадж-жаджу призвать фазаритов к ответу, после чего два главных преступника сдались добровольно и этим предотвратили надвигающуюся на их племена катастрофу, и кальбиты удовольствовались их казнью. Нападение у Банат-Кайна – самый знаменитый «день» во всей войне между кайситами и кальбитами. Аль-Хаджжадж был уже наместником Медины, когда это произошло (73 и 74 годы от хиджры), и причину этого, а именно резни в Ахе, невозможно отнести к намного более раннему периоду[89]. Поэтому предположение, которое встречается во всех версиях повествования, о том, что два враждующих брата – Бишр и Абдул-Азиз, сыновья Марвана, находились в Дамаске в день Банат-Кайна и даже после него, является ошибочным; один долго был наместником Куфы, другой – наместником Египта. В лучшем случае они могли приехать ко двору лишь на короткое время.

Вражда между сулаймитами и таглибитами имела еще одно последствие, когда споры из-за халифата закончились и в государстве давно уже восстановился мир. Поэт аль-Ахталь снова разбередил старые обиды, когда при дворе Абдул-Малика стал похваляться доблестью своих сородичей таглибитов перед сулаймитом Джаххафом ибн Хукаймом, который при Умайре сам участвовал в боях с таглибитами. Тогда Джаххаф поступил точно так же, как до него кальбит Хумайд. Он ухитрился получить мандат на свое имя, которым он назначался сборщиком налога в области проживания месопотамских таглибитов и бакритов, и в этой официальной должности отправился в Месопотамию с немалой конницей кайситов. По дороге он раскрыл перед ними свои истинные намерения, а именно пролить как можно больше таглибитской крови, и в заключение сказал такие слова: «У вас есть выбор между адом, если последуете за мной, и позором, если нет». Они предпочли ад позору и последовали за ним, внезапно атаковали таглибитов в 73 году от хиджры у Бишра (или Рахаба) и устроили ужасную резню. Во время нападения они также убили сына аль-Ахталя и захватили его самого, но отпустили, потому что приняли за слугу. После этого Джаххаф бежал на территорию византийцев. По ходатайству кайситов Абдул-Малик разрешил им вернуться через довольно продолжительное время, но ему пришлось выплатить возмещение таглибитам за кровопролитие у Бишра. Так как у него не хватало на это денег, он попросил человека, в то время чрезвычайно влиятельного среди кайситов, а именно аль-Хаджжаджа, выступить от его имени и выплатить необходимую сумму, что аль-Хаджжадж, несколько раз ответив отказом, в итоге все же согласился сделать. В конце концов Джаххаф стал набожным и вместе со своими соучастниками в качестве покаянного наказания, продев в носы кольца, отправился в паломничество в Мекку, где с отчаянием вымаливал себе прощение.

Мы видим, что арабы в сирийских и месопотамских степях не изменились даже в новых условиях. Ни ислам, ни христианство не мешали им ставить на первое место интересы своего племени и месть. Они предпочитали ад позору, а угрызения совести испытывали, лишь когда уже было слишком поздно. Их поведение отличалось даже еще большей жестокостью, чем раньше, когда они были язычниками и жили в родных землях, и они расправлялись с человеческими жизнями в еще более массовом и жестоком порядке. Они безжалостно убивали пленниц, притом что такого обычая не существовало в самой Аравии, но его засвидетельствовал в Сирии пророк Амос. Даже после того, как борьбе за власть был положен решающий конец и восстановился мир, перед вратами самой столицы, на глазах у самого халифа и порой даже под предлогом его повеления продолжали твориться варварские дела.

Второе жерло межплеменной вражды разверзлось далеко на Востоке. В Басре былая напряженность между тамимитами и рабиитами возросла из-за переселения племени азд уман, которое имело место в последние годы царствования Муавии и при Язиде I. Рабииты объединились с аздитами, а тамимиты, с другой стороны, присоединились к кайситам, так что сформировались две крупные группы, и в городе разгорелась вражда в период междуцарствия после смерти Язида. Наместнику Убайдуллаху ибн Зияду пришлось бежать; Масуд ибн Амр, вождь аздитов, намеревался занять его пост и хитростью захватил крепость и мечеть с помощью аздитов и рабиитов, но, когда он стоял на возвышении в мечети, туда ворвались тамимиты, сорвали его вниз и убили. Теперь должна была неминуемо последовать кровная месть за убитого вождя племени, но мудрый вождь тамимитов, старый Ахнаф, сумел восстановить мир, выплатив огромную денежную компенсацию. Однако ненависть между сторонами никуда не исчезла и снова прорвалась в Хорасане, тогда басрийской колонии, куда племенные связи перешли из самой Басры. Там конфликты всегда вспыхивали с новой силой, сначала между тамимитами и рабиитами, потом, после того как на хорасанскую сцену также вышли аздиты через аль-Мухаллаба, между мударитами (тамимитами и кайситами) и йеменцами (аздитами и рабиитами). Двойственность восточных групп наконец соединилась с двойственностью западных, в основном по вине кайситов, которые были равным образом представлены и на западе, и на востоке и при каждом столкновении слипались, как смола и сера. Они пытались поглотить другие противоборствующие стороны и поляризовать весь арабский мир.

Эта тенденция также ослабила правящие круги, остаться от нее в стороне было довольно сложно. Что было делать наместнику, когда кайситы предъявляли на него претензии как на свою собственность! Если он отвергал их, он лишался их поддержки и падал между двумя стульями. Даже сановники при дворе Абдул-Малика вставали на ту или другую сторону, иногда даже со страстью, в соответствии с тем, к какой стороне они принадлежали по материнской линии.