— Я думаю, ты был не очень хорошим мужем. Впрочем,хороший муж — это редкость. Моя мама говорит: не стоит привередничать. Надоиметь терпение, и тогда в конце концов из любого может выйти что-нибудьпутное. — Я передохнула немного, и ласково посмотрела на Юрика. Тотвыглядел слегка утомленным. Почему-то мужчины считают, что все красивые женщинынепременно дуры. Я не собиралась его разубеждать.

Однако две бурные сцены подряд изрядно меня вымотали.Следовало передохнуть.

— Может быть, зайдешь? — неуверенно предложила явозле дома Серафимы. — Я могла бы напоить тебя чаем.

— Я не пью чай.

— Как знаешь, — обиделась я и пошла к подъезду.

— А тетка дома? — поинтересовался Юрик.

— Конечно, дома.

— Я завтра позвоню.

— Не трудись, — фыркнула я, исчезая за дверью.

— Ну и что мне с ними делать? — спросила ятетушку. — Катков полбеды, а вот Сережа…

— Сережа? — подняла брови Серафима. — Это ктотакой?

Я нахмурилась.

— Серафима, я чувствую себя скверно. Обман, он всегдаобман, во спасение или нет…

— Купилась, — всплеснула руками тетушка. —Дура, твою мать. На что купилась? На сладкие речи и ясный взор? Ты у Вовкипоспрашивай, он тебе много чего про Циркача расскажет. О его прекрасной душе…Без тебя дур на свете много, чего ж ряды пополнять?

— Его душа — его проблемы, а моя — мои. И что бы ты тамни говорила…

— Охолодись, — рявкнула Серафима. — Циркачусладенького захотелось, вот он и выкаблучивается. А разок свозит тебя на дачкуи под утро ноги об тебя вытрет. И правильно, между прочим, сделает, потому какдураков учить надо.

— Прекрати мне гадости говорить, — разозлиласья. — Ни на какую дачку я с ним не собираюсь. Глупость какая… А извинитьсяи эти свидания прекратить я просто обязана.

— Серьезно? — обрадовалась Серафима. — Воттак вот попросту скажешь ему: “Бывай, Серега”, он скупую слезу уронит и пойдетгонимый ветром. Ты эту публику не знаешь, а я насмотрелась за пять лет. И дурвроде тебя тоже видела… Знаешь, что он сделает? Сунет тебя в машину, да отвезетк ближайшим кустам. Хорошо, если живой отпустит. А не хочешь с располосованнойфизиономией оставшуюся жизнь ходить? — В этом месте тетушка тяжковздохнула. — Ладно. Я погорячилась. Ты у нас натура артистическая, душа утебя тонкая. Вовка прав: не тебе с бандитами тягаться. Отправляйся-ка ты вИталию.

— Какая ты, Серафима… — покачала я головой. —Ладно, что там у нас на очереди по твоему гениальному плану?

— Так ведь нет никакого плана, — пожаловаласьтетушка. — Давай-ка коньячку накатим, расслабимся. Авось умная мысль ипоявится.

— У меня большие сомнения в отношении твоих мыслей.

Следующее утро началось скверно. То есть само по себе утробыло солнечным и теплым, дул легкий ветерок, и все располагало к отдыху.Тетушка, что-то напевая, усердно избегала разговоров на животрепещущие темы.

Около девяти позвонил Тарханов. Торопливо поздоровавшись,сообщил:

— Негритенок в больнице. Вчера вечером его жестокоизбили.

— О Господи, — побледнела тетушка. — Чегохотели-то?

— Я у него еще не был, звонила его мама. Думаю, вамнадо ко мне переезжать.

— У нас Вовка живет.

— Он целыми днями на работе.

— Думаешь, это Каток?

— Давай не по телефону.

— Ты сейчас свободен? Можно подъехать?

Серафима повесила трубку и уставилась на стену. Я зябкопоежилась и задумчиво сказала:

— В Негритенке сто килограммов, и он какой-то тамчемпион. А человека довели до больницы. Что ж с нами-то будет?

— Ничего, обойдется. Это говорило об оптимизме, мненеведомом.

— Серафима, нам надо срочно что-нибудь предпринять.

— Умница. А что?

— Ну, не знаю. Кто его мог избить? На Юрика не похоже…

— Еще как похоже.

— Не вижу смысла. Зачем его избивать было? Если Юрикрешил, что мы чего-то откопали, перестрелял бы всех троих, и дело с концом.Серафима, а что, если Циркачу все рассказать? Он помощь предлагал.

— Ага. Расскажи… Твой Сережа начнет прикидывать, какКатка завалить, и мы станем случайными жертвами между-усобной войны. Подождемпока…

— Чего ждать? Когда нас возле подъезда встретят?

— Не пугай меня, и так страшно. Вот что, я к Ильепоеду, а ты дождись звонка Циркача. Встречаться с ним не смей, держи накоротком поводке, чтоб не сорвался, но и к себе не подпускай. Поговоришь с ними в офис приедешь.

Оставшись в одиночестве, я мерила шагами квартиру, Пытаясьразмышлять. Выходило так себе. Наконец позвонил Циркач.

— Увидимся? — спросил, поздоровавшись.

— Сегодня не могу.

— Не можешь или не хочешь? — Голос звучал резко, ябы даже сказала агрессивно.

Я не люблю, когда со мной так разговаривают. Однаковчерашняя тетушкина лекция даром не прошла, я вспомнила, где сейчас Саша, иподавила желание поставить нахала на место. Ответила миролюбиво:

— Мы с теткой к родственникам собрались. Возможно, напару дней… — Я помедлила, придала голосу необходимую романтическую грусть ипопросила:

— Сережа, мне надо подумать. Дай мне, пожалуйста, такуювозможность.

Он молчал полминуты, не меньше.

— Хорошо…

Мы простились. Я с заметным облегчением. И стала собиратьсяк Тарханову. Вышла, хлопнула дверью и вспомнила, что газ не выключила.Вернулась и решила позвонить: может, Илья Сергеевич пришлет за мной машину? Тутя сообразила, что Саша в больнице. Наверное, кроме Саши, есть еще кто-нибудь. Ямахнула рукой и пошла к стоянке такси.

— Анжелика Станиславна, — услышала я мужскойголос, повернулась и увидела шагах в пяти улыбающегося парня рядом с новенькой“девяткой”. Парень продолжал улыбаться, а я теряться в догадках: кто он? НеужтоТарханов, опережая мои желания, прислал машину?

На размышления я потратила слишком много времени. Сзадикто-то схватил меня за локоть и буквально потащил к машине.

— В чем дело? — опомнилась я, таращась на рослогоздоровяка справа.