– Трудно осуждать людей, жить с инвалидом тяжело, да идорого. Всякие памперсы, лекарства… Много денег уходит, и они не у всех есть,вот и стараются избавиться от таких родственников. Впрочем, больным тоженесладко. Все на работу убегут и бросят одного. Хорошо еще, если до водыдотянется, а то лежит до вечера голодный. А у Полины условия царские, лучшаясиделка при ней. Ежи Варфоломеевич для жены любые лекарства приносит, чуть вкаком медицинском журнале про новейшее средство напишут, тут же оно у Поли на столике.Из Америки, Германии, Франции… Надеется жену на ноги поставить. Только толку!

Она махнула рукой. Я лихорадочно пыталась сообразить, какпоступить, потом для себя неожиданно ляпнула:

– Уж извините, обманула вас! Аккуратно накрашенные бровиВероники Глебовны взметнулись вверх.

– В чем?

– Мне не надо пристраивать тетю…

– Тогда зачем вы к нам?

Я собралась с духом и выпалила:

– Живу в соседней с Ежи Варфоломеевичем квартире, знаю проситуацию с Полиной, вот и решила предупредить…

– О чем? – недоумевала Вероника Глебовна.

– Господи, Отрепьев умер.

– Бог мой! – воскликнула заведующая. – Ужасно. Инфаркт, да?Я ему говорила: «Ежи, нельзя так рваться! Давай переведем Полину в обычнуюкомнату». Ей ведь по большому счету без разницы, где лежать. Все равно скровати не встанет! Ну за каким чертом паралитику кухня и санузел? Помыться вобщую ванную свезем! Но нет! Платил бешеные деньги! И вот результат!

Я хотела было сказать, что кардиолог покончил с собой, нопотом передумала и тихо спросила:

– Что же теперь будет с несчастной? Вероника Глебовна тяжеловздохнула:

– Мне очень жаль Полину, как, впрочем, и всех остальных,вынужденных жить в Репневе, но, сами понимаете, держать ее в люксе не смогу.Эксклюзивные условия оплачены до января будущего года, а потом…

– Выкинете на улицу?

– Нет, конечно, – возмутилась заведующая, – у нас бываютподобные случаи, когда у платных пансионеров умирают единственные родственники.Тогда их содержат в Репневе на общих основаниях.

– На первом этаже?

– Да, – сухо ответила заведующая и добавила, помолчавсекунду: – Не могу же я из собственного кармана платить за всех, да и нет уменя таких средств, на зарплату бюджетницы живу!

Я вспомнила железные кровати без белья, столы, накрытыегазетой, почувствовала в носу запах тухлой капусты и вздохнула:

– Бедная Полина! После люкса на первый этаж.

– Может, еще мать Ежи Варфоломеевича где деньги найдет, –сказала Вероника Глебовна.

– А у Ежи есть мать? – удивилась я. Заведующая кивнула:

– Да, пару раз сюда приезжала, правда, раньше, а потомперестала, наверное, постарела.

– Может, умерла!

– Да нет, – покачала головой Вероника Глебовна, – звонитиногда, спрашивает: «Как там Полина?» Небось надеется услышать, что умерла исына освободила. Надо связаться с ней, пусть попробует деньги раздобыть.

– А заплатить может любой? Даже не родственник?

– Конечно, нам без разницы. Передаете в бухгалтерию сумму, ивсе. У нас тут есть «группа миграции»: Анна Севастьяновна и Ольга Сергеевна. Уих дочек нет средств на то, чтобы весь год оплачивать, вот и помещают в платноеотделение на три, два, а то и на один месяц, как получится. Мы всегда идемнавстречу.

– Дайте мне телефон матери Ежи. Вероника Глебовна неудивилась и не стала задавать вопросов, а просто ответила:

– В карточке Полины только адрес.

– Можно посмотреть?

Заведующая встала, подошла к большому сейфу, порылась ивытащила листок учета.

– Пожалуйста.

Я уставилась на бумажку: «Борисова Полина Марковна, Девятаяулица Ямского Поля, дом восемнадцать, строение шесть. Ближайшие родственники:Костоломова Таисия Федоровна, Отрепьев Ежи Варфоломеевич, проживают там же,телефона нет». Напротив фамилии покойного кардиолога ручкой другого цвета былприписан адрес и два номера: мобильный и домашний, очень похожий на хорошознакомый мне номерок Бабкиной, только последние две цифры оказались другими.

Я спустилась вниз и налетела на привезенную из больницыстарушку. Та несла железную кружку, в которой плескалась горячая вода.

– Вы тут еще? – спросила бабка. – А я чаю захотела, даопоздала! Заварку расхватали, хорошо, кипятку досталось, а еще гляди… – И она сгордостью показала одно, слегка надломленное печенье. – Вон как мне сегоднясвезло! Лишнее оказалось! Уж по какой такой причине сами не съели, не знаю,только угостили на кухне. Припрячу на черный день.

Внезапно мне стало жаль бабушку до слез. Больная, никому ненужная, собирающаяся прятать в тумбочке печенье, потому что не знает, получитли еще одно… Господи, за что ей такая старость? В желудке стало горячо, и ярезко спросила:

– Вас как зовут?

– Степанида Петровна Власенко, – с достоинством сообщилабабуся, – тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. Или, думаешь, совсемразум потеряла и ничего не помню?

Но я, не ответив, понеслась вновь наверх, в кабинет ВероникиГлебовны, вытаскивая по дороге из сумочки деньги, полученные в издательстве задетектив. Конечно, я намеревалась купить на эту сумму всем подарки, но ведьникто их не ждет. Две тысячи словно с неба свалились, и жалеть их не стоит.

Процесс оформления бумаг продлился почти два часа, и наулице я оказалась около семи, голодная, уставшая и растрепанная. Ехать к этойКостоломовой Таисии Федоровне? Пока доберусь, натикает все девять, а многиепожилые женщины рано ложатся спать. Нет, лучше завтра, а сейчас надо домой,хотя, учитывая тот факт, что у нас поселились Маринка, баба Клава и Ванька,спешить в квартиру совсем не хочется. Небось в комнатах опять стоит крик.

Но в коридоре меня встретила тишина.

– Наши постояльцы умерли? – поинтересовалась я у открывшейдверь Томуськи. Подруга усмехнулась:

– Марина и Клавдия Васильевна уехали!

– Насовсем?!

– Нет, только на три дня.

– И куда? Отчего нам такая радость?.

– На свадьбу их позвали, к родственникам.