им, что от них требуется, и пообещали заплатить им приличную сумму денег и получить для них разрешение жить в Румынии. Наконец они согласились вести паровоз.

Кочегар вышел, чтобы установить регулятор, и Бойль вышел вместе с ним, держа в руке револьвер. Я остался с машинистом и сказал ему, что при малейшем намеке на предательство я нашпигую его свинцом.

Регулятор был установлен. Очень медленно и тихо мы поехали по железнодорожным путям, но мне казалось, что паровоз едет с лязгом и грохотом. Однако нашим союзником был завывающий ветер. Машинист мягко – очень мягко – подал паровоз задним ходом к нашему верному салону-вагону № 451. Сцепка заняла три или четыре минуты, так как железки и тормозные приспособления замерзли, и нам пришлось лить на них кипяток, чтобы освободить их, не производя шума. Наконец мы прицепились к паровозу.

Раздался тихий свист Бойля, и подбежал Сэнди.

– Все в порядке, сэр.

– Благодарю вас, – сказал Бойль. – Забирайтесь в вагон.

Я остался на паровозе. Внимательно следил за машинистом, пока он производил все маневры, и знал, что если бы дошло до крайности, то смог бы взять управление в свои руки. Мы тронулись. Будут ли стрелять батареи?

Слева я видел свет бивачных костров, разложенных вокруг батарей; но не раздался ни один выстрел.

Когда мы проезжали станцию, я увидел, что дверь комнаты ожидания открылась, из нее вышли два или три человека и побежали вдоль платформы. Был пронизывающий холод, но мои зубы стучали от возбуждения, а не от мороза. Бойль распорядился, чтобы мы остановились, проехав десять миль, и мы подъехали к местечку еще более пустынному и продуваемому ветром, чем та станция.

– Я не собираюсь рисковать, – сказал Бойль. – Мы должны оборвать телеграфные провода, вот почему мне нужен был трос.

Из-за ветра нам было нелегко забросить трос поверх телеграфных проводов, которые висели на высоте около тридцати футов на деревянных столбах. Наконец, привязав грузики на концы троса, мы сумели забросить три или четыре жилы троса на провода, однако обнаружили, что все наши совместные усилия не привели к их обрыву. Тогда к нам на помощь пришел кочегар и предложил привязать трос к паровозному тендеру. Провода разорвались с резким металлическим звуком, и мы снова отправились в путь.

Но мы потратили слишком много времени, и люди на станции сумели передать телеграфное сообщение. Через двадцать минут мы увидели, что впереди кто-то отчаянно размахивает красными фонарями во тьме. Мы замедлили ход и разглядели, что ворота на железнодорожном переезде закрыты, чтобы преградить нам путь.

– Поезжайте через ворота, – велел я машинисту.

– Я не смею, сэр. Это слишком рискованно!

Я легонько ткнул ему в ребра ствол револьвера.

– Вперед, – сказал я.

– Даже если вы пристрелите меня, я не стану этого делать. Я отвечаю за жизни людей на поезде и свою жизнь тоже.

Я знал, что он прав, и также знал, что я тоже прав. Я повернулся к нему лицом и резко ударил коленом ему под дых. Он покатился по полу кабины, скрючившись от боли.

Я схватился за рычаг, толкнул его вперед и полностью открыл заслонку. Ветер, частицы снега и пепла попадали мне в глаза, и они слезились. С каждой секундой набирая скорость, мы налетели на ворота и с грохотом разбили их. Паровоз ужасно дернулся, и я подумал, сможем ли мы удержаться на пути, а затем добрый старый маневровый паровоз проволок все перед собой в своем стремительном движении. Всю ночь мы мчались вперед.

Тем временем машинист пришел в себя.

– Мы едем слишком быстро, – сказал он. – Мы приближаемся к опасному изгибу дороги. Дайте-ка я поведу.

И моя короткая карьера машиниста паровоза закончилась.

– Мы, вероятно, находимся неподалеку от румынских сторожевых застав, – пробормотал машинист, и почти сразу же после его слов послышался страшный скрежет, паровоз закачался и через мгновение остановился у насыпи, которой румыны перегородили железнодорожные пути в качестве меры защиты. Впереди нас находившийся сторожевой пост открыл по нам огонь. Я пригнулся в кабине машиниста и сидел так, пока стрельба не прекратилась, и тогда крикнул: «Мы друзья!» – и объяснил румынскому офицеру, что мы из союзнической миссии.

Наше девятидневное путешествие закончилось. Ценности были сохранены. На Рождество мы прибыли в Яссы. С границы А. и О. телеграфировали в казначейство, что они вместе с ценностями находятся на нашем попечении. Когда мы подъехали к вокзалу, двести пятьдесят жандармов встали вокруг нашего маленького поезда, состоявшего из четырех грузовых и нашего специального салона-вагона. Отряд кавалерии окружил жандармов для охраны на румынской территории национальных богатств, которые безо всякого эскорта были привезены из Москвы через охваченные Гражданской войной территории, где не соблюдались никакие законы. А. и О. были счастливы. Они поняли, что наконец-то к доверенному им бесценному грузу относятся с должным уважением. Бойль смотрел на меня и сардонически улыбался.

На вокзале нас встречали министр иностранных дел Румынии и министр железных дорог. Спустя полчаса мы уже принимали поздравления и благодарность премьер-министра господина Брэтиану.

В тот вечер мы возвратились в свой вагон № 451 и устроили себе отличный ужин из холодной индейки, которую Бойль привез из Киева. И тогда, наконец, спустя десять дней мы получили возможность раздеться, чтобы лечь спать, и немедленно заснули спокойным сном.

В знак признания этой услуги его величество король Румынии пожаловал полковнику Бойлю Большой Крест ордена Короны Румынии, а мне – орден Звезды Румынии. Впоследствии за свою службу Бойль получил Большой Крест ордена Звезды Румынии, а я – орден Короны Румынии. Лишь спустя год после завершения военных действий я на деле получил эти награды, когда во время визита в Бухарест меня публично наградили орденом Короны. А ее величество королева Мария, за доброту которой я чрезвычайно благодарен, позвала меня во дворец Котрочень и в ходе личной и неформальной аудиенции наградила меня орденом Звезды.

Глава 21

Ситуация в Яссах была ужасной. Маленький провинциальный город за одну ночь превратился в столицу и должен был вместить не только двор, правительство и тысячи беженцев, но и Генеральный штаб Румынии и административные подразделения армии вместе с иностранными миссиями и посольствами. Это привело к хаосу. В своем вагоне № 451 мы жили сравнительно комфортно, но считали необходимым обедать в столовой Генерального штаба, чтобы поддерживать связь с командующими различных родов войск.

Не могу описать, насколько жалкими были эти обеды. Город Яссы сидел на голодной диете, и меню было неизменным. Обед состоял из супа, сваренного из обрезков конского мяса и капусты, затем подавали вареную, печеную или жареную