И вдруг сердце у Эраста Петровича сжалось. Никакие это нетеррористы, все эти солидные и респектабельные господа! Они — жертвы террора!Это нигилисты из разных стран, зашифрованные каждый под своим номером, доносятцентральному революционному штабу о совершенных террористических актах!

Хотя нет, в июне в Португалии министров вроде бы не убивали— об этом непременно написали бы все газеты… Ну, значит, это кандидаты вжертвы, вот что! «Номера» испрашивают позволения у своего штаба о проведениитеррористического акта. А имена не указаны из конспирации.

И все встало на свои места, все прояснилось. Ведь говорилИван Францевич что-то о ниточке, которая тянулась от Ахтырцева на какую-топодмосковную дачу, но не дослушал шефа Фандорин, распаленный своими шпионскимибреднями.

Стоп. А драгунский-то лейтенант зачем им понадобился? Ужбольно мелкая сошка. И очень просто, тут же ответил себе Эраст Петрович.Видать, перешел им дорогу безвестный итальянец. Так же как в свое время перешелдорогу белоглазому душегубу один юный коллежский регистратор из московскойсыскной полиции.

Что же делать? Он тут отсиживается, а столько достойныхлюдей под смертью ходит! Особенно жалко было Фандорину безвестногопетербургского генерала. Наверно, достойный человек, и немолодой, заслуженный,дети малые… И ведь похоже, что карбонарии эти каждый месяц свои злодейскиереляции высылают. То-то по всей Европе что ни день кровь льется! А нити некуда-нибудь, в Питер ведут. И вспомнились Эрасту Петровичу слова, некогдасказанные шефом: «Тут судьба России на карту поставлена». Эх, Иван Францевич,эх, господин статский советник, не только судьба России — всего цивилизованногомира.

Известить письмоводителя Пыжова. Тайно, чтобы посольскийпредатель не разнюхал. Но как? Ведь предателем может оказаться кто угодно, да иопасно Фандорину возле посольства появляться, хоть бы и рыжим французом вхудожничьей блузе… Придется рискнуть. Послать городской почтой на имягубернского секретаря Пыжова и приписать «в собственные руки». Ничего лишнего —только свой адрес и поклон от Ивана Францевича. Умный человек, сам все поймет.А городская почта здесь, говорят, письмо адресату чуть ли не за два часадоставляет…

Так и поступил Фандорин и вот теперь, вечером, ждал — нераздастся ли осторожный стук в дверь.

Стука не было. Все произошло совсем иначе.

Поздно вечером, уже заполночь, сидел Эраст Петрович вободранном кресле, где был спрятан синий портфель, и клевал носом в полудреме.На столе почти догорела свеча, в углах комнаты сгустился недобрый сумрак, заокном тревожно погромыхивала приближающаяся гроза. В воздухе было тоскливо идушно, будто кто-то грузный, невидимый сел на грудь и не дает вдохнуть.Фандорин покачивался где-то на неопределенной грани между явью и сном. Важные,деловые мысли вдруг вязли в какой-нибудь ненужной чуши, и тогда молодойчеловек, спохватившись, тряс головой, чтоб не уволокло в сонный омут.

Во время одного из таких просветлений произошло странное.Сначала раздался непонятный тонкий писк. Потом, не веря собственным глазам,Эраст Петрович увидел, как ключ, торчавший в замочной скважине, стал сам посебе поворачиваться. Дверь, противненько скрипнув, поползла створкой внутрь, ина пороге возникло диковинное видение: маленький щуплый господиннеопределенного возраста с бритым, круглым личиком и узкими, в лучиках мелкихморщин глазами.

Фандорин, дернувшись, схватил со стола дерринджер, авидение, сладко улыбнувшись и удовлетворенно кивнув, проворковало чрезвычайноприятным, медовым тенорком:

— Ну вот и я, милый отрок. Порфирий Мартынов сын Пыжов,господний раб и губернский секретарь. Прилетел по первому же мановению. Какветр на зов Эола.

— Как вы открыли дверь? — испуганно прошепталЭраст Петрович. — Я ведь помню, что повернул ключ на два оборота.

— А вот-с, магнитная отмычка, — охотно объяснилдолгожданный гость и показал какой-то продолговатый брусок, впрочем тут жеисчезнувший в его кармане. — Удобнейшая вещица. Позаимствовал у одноготатя из местных. По роду занятий приходится вступать в сношения с ужаснымисубъектами, обитателями самого дна общества. Совершеннейшие мизерабли, уверяювас. Господину Юго такие и не снились. Но ведь тоже души человеческие, и к нимможно подходец сыскать. Я их, извергов, даже люблю и отчасти коллекционирую.Сказано у поэта: всяк развлекается как может, но всех стреножит смерть одна.Или, как говорит немчура, йедес тирхен хат зайн плезирхен — у каждой зверушкисвои игрушки.

По всей видимости, странный человечек обладал способностьюбез малейших затруднений молоть языком на любую тему, но его цепкие глазкивремени даром не теряли — основательно обшарили и самого Эраста Петровича, иубранство убогой каморки.

— Я — Эраст Петрович Фандорин. От господина Бриллинга.По крайне важному делу, — сказал молодой человек, хотя первое и второебыло указано в письме, а о третьем Пыжов без сомнения догадался и сам. —Только вот он мне никакого пароля не дал. Забыл, наверно.

Эраст Петрович с тревогой посмотрел на Пыжова, от котороготеперь зависело его спасение, но тот только всплеснул короткопалыми ручками:

— И не нужно никакого пароля. Вздор и детские забавы.Что ж, русский русского не распознает? Да мне довольно в глазки ваши ясныепосмотреть (Порфирий Мартынович придвинулся вплотную), и я вижу все, как наладони. Юноша чистый, смелый, благородных устремлений и патриот отечества. Акак же, у нас в заведении других не держат.

Фандорин насупился — ему показалось, что губернскийсекретарь дурачится, держит его за несмышленыша. Поэтому свою историю ЭрастПетрович изложил коротко и сухо, без эмоций. Тут выяснилось, что ПорфирийМартынович умеет не только балаболить, но и внимательнейше слушать — по этойчасти у него был просто талант. Пыжов присел на кровать, ручки сложил наживоте, глаза, и без того в щелочку, совсем зажмурил, и его будто не стало. Тоесть он в буквальном смысле обратился в слух. Ни разу не перебил Пыжовговорившего, ни разу не шелохнулся. Однако временами, в ключевые моментырассказа, высверкивало из-под закрытых век острой искоркой.

Своей гипотезой по поводу писем Эраст Петрович делиться нестал — приберег для Бриллинга, а напоследок сказал:

— И вот, Порфирий Мартынович, перед вами беглец иневольный убийца. Мне нужно срочно переправиться на континент. В Москву мненужно, к Ивану Францевичу.

Пыжов пожевал губами, подождал, не будет ли сказано ещечего-нибудь, потом тихонько спросил: