Эраст Петрович глухо замычал, ибо разрыдаться с грушей ворту было совершенно невозможно. Весь мир ополчился на несчастного Фандорина.Где взять столько сил, чтобы сдюжить в борьбе против сонма злодеев? Вокруг однипредатели, аспиды злоядные (тьфу, заразился от проклятого Порфирия Мартыновичасловоблудием!). И Бежецкая со своими головорезами, и Зуров, и даже Пыжов, сумапереметная — все враги. Прямо жить не хотелось в этот миг Эрасту Петровичу —такое он ощутил отвращение и такую усталость.

Впрочем, жить его никто особенно и не уговаривал. Похоже, уконвоиров на его счет были планы совсем иного свойства.

Сильные руки подхватили пленника и усадили на сиденье. Слевавзгромоздился тяжелый Морбид, справа легкий Франц, хлопнул кнут, и ЭрастаПетровича откинуло назад.

— Куда? — спросил дворецкий.

— Велено к шестому пирсу. Там поглубже и течение опятьже. Ты как думаешь?

— А мне все едино. К шестому так к шестому.

Итак, дальнейшая судьба Эраста Петровича представляласьдостаточно ясно. Отвезут его к какому-нибудь глухому причалу, привяжут камень иотправят на дно Темзы, гнить среди ржавых якорных цепей и бутылочных осколков.Исчезнет бесследно титулярный советник Фандорин, ибо получится, что не виделаего ни одна живая душа после парижского военного агента. Поймет Иван Францевич,что оступился где-то его питомец, а правды так никогда и не узнает. И невдомеким там, в Москве и Питере, что завелась у них в секретной службе подлая гадина.Вот кого изобличить бы.

А может, еще и изобличим.

Даже будучи связанным и засунутым в длинный, пыльный мешок,Эраст Петрович чувствовал себя несравненно лучше, чем двадцатью минутами ранее,когда в окно таращился фосфоресцирующий призрак и от ужаса парализовалорассудок.

Дело в том, что имелся у пленника шанс на спасение. ЛовокФранц, а правый рукав прощупать не догадался. В том рукаве стилет, на него инадежда. Если б изловчиться, да пальцами до рукоятки достать… Ох, непросто это,когда рука к бедру прикручена. Сколько до него ехать, до этого шестого пирса?Успеешь ли?

— Сиди тихо. — Морбид ткнул локтем в бокизвивающегося (верно, от ужаса) пленника.

— Да уж, приятель, тут вертись не вертись, всеодно, — философски заметил Франц.

Человек в мешке еще с минуту подергался, потом глухо икоротко гукнул и затих, видимо, смирившись с судьбой (проклятый стилет передтем как вытащиться, больно обрезал запястье).

— Приехали, — объявил Джон и приподнялся, озираясьпо сторонам. — Никого.

— А кому тут быть в дождь, среди ночи? — пожалплечами Франц. — Давай что ли, пошевеливайся. Нам еще назад возвращаться.

— Бери за ноги.

Они подхватили перекрученный веревкой сверток и понесли егок дощатому лодочному причалу, стрелой нависшему над черной водой.

Эраст Петрович услышал скрип досок под ногами, плеск реки.Избавление было близко. Чуть только воды Темзы сомкнутся над головой, полоснутьклинком по путам, взрезать мешковину и тихонечко вынырнуть под причалом.Отсидеться, пока эти не уйдут, и все — спасение, жизнь, свобода. И так легко игладко это представилось, что внутренний голос вдруг шепнул Фандорину: нет,Эраст, в жизни так не бывает, обязательно приключится какая-нибудь пакость,которая испортит весь твой чудесный план.

Увы, накаркал внутренний голос, накликал беду. Пакость и всамом деле не замедлила нарисоваться — да не со стороны кошмарного мистераМорбида, а по инициативе добродушного Франца.

— Погоди, Джон, — сказал тот, когда ониостановились у самого конца пирса и положили свою ношу на помост. — Негодится это — живого человека, словно кутенка, в воду кидать. Ты бы хотел бытьна его месте?

— Нет, — ответил Джон.

— Ну вот, — обрадовался Франц. — Я и говорю.Захлебнуться в тухлой, поганой жиже — бр-р-р. Я такого никому не пожелаю. Давайпоступим по-божески: прирежь его сначала, чтоб не мучился. Чик — и готово, а?

Эрасту Петровичу от такого человеколюбия стало скверно, номилый, чудный мистер Морбид проворчал:

— Ну да, буду я нож кровянить. Еще рукав забрызгаешь.Мало с этим щенком хлопот было. Ничего, и так сдохнет. Если ты такой добрый,придуши его веревкой, ты по этой части мастер, а я пока схожу, какую-нибудьжелезяку поищу.

Его тяжелые шаги удалились, и Фандорин остался наедине счеловечным Францем.

— Не надо было поверх мешка обвязывать, —задумчиво произнес тот. — Всю веревку перевел.

Эраст Петрович ободряюще замычал — ничего, мол, непереживай, я уж как-нибудь обойдусь.

— Эх, бедолага, — вздохнул Франц. — Ишьстонет, сердце разрывается. Ладно, парень, не трусь. Дядя Франц для тебя своегоремня не пожалеет.

Послышались приближающиеся шаги.

— Вот, кусок рельса. В самый раз будет, — прогуделдворецкий. — Просунь под веревку. Раньше чем через месяц не всплывет.

— Подожди минутку, я только ему петельку накину.

— Да пошел ты со своими нежностями! Время не ждет,рассвет скоро!

— Извини, парень, — жалостливо сказалФранц. — Видно, такая твоя судьба. Das hast du dir selbst zu verdanken.

Эраста Петровича снова подняли, раскачали.

— Azazel! — строгим, торжественным голосомвоскликнул Франц, и в следующую секунду спеленутое тело с плеском ухнуло вгнилую воду.

Ни холода, ни даже маслянистой тяжести водяного панцыря не чувствовалФандорин, кромсая стилетом намокший шнур. Больше всего возни было с правойрукой, когда же она освободилась, дело пошло споро: рраз! — и левая рукастала помогать правой; два! — и мешок рассечен сверху донизу; три! —и тяжелый обрезок рельса нырнул в мягкий ил.

Теперь только бы не всплыть раньше времени. Эраст Петровичоттолкнулся ногами, а руки выставил вперед и зарыскал ими в мутной темноте.Где-то здесь, совсем близко, должны быть опоры, на которых стоит причал. Вотпальцы коснулись скользкой, обросшей водорослями древесины. Тихо, не спеша,вверх по столбу. Чтоб без всплеска, без звука.

Под деревянным настилом пирса темным-темно. Вдруг чернаявода беззвучно исторгла из своих недр белое, круглое пятно. В белом круге сразуобразовался еще один, маленький и черный — это титулярный советник Фандоринжадно глотнул речного воздуха. Пахло гнилью и керосином. То был волшебный запахжизни.