— Это не должно шокировать, — мягко произнесла она. — Вконце концов, это естественно, Дональд. Что плохого в наготе?

— Мы говорили об окне ванной, — напомнил я.

— Да. Я взглянула через плечо и, конечно, не смогла увидетьокна ванной, но через небольшую щель повернутой рамы… Дональд, утаить то, чтоувидел, это преступление?

— Да.

— А если я расскажу вам, что я видела нечто существенное, ивы утаите это от полиции, это будет считаться преступлением?

— Я ничего не видел, — сказал я.

— Я знаю; но если что-то видела я и рассказала об этом вам,а вы посоветовали мне держаться подальше от полиции, тогда это может быть…

— Я не советую вам что-либо утаивать от полиции.

— Даже если я видела кончик духового ружья, высунувшегося изокна ванной, и как он двигался вверх и вниз, словно кто-то прицеливался?

— Не говорите глупостей, — посоветовал я.

— Я не говорю глупостей, Дональд. Я пытаюсь быть вамполезной.

— Почему?

— Потому что хочу, чтобы вы помогли мне.

Я сказал:

— Мне жаль, Сильвия, но это не игра в кости.

Ее глаза стали жесткими:

— Что значит «не игра в кости»? Вы собираетесь выброситьменя за борт?

— Я не собираюсь выбрасывать вас за борт.

— Собираетесь позволить это Филлис?

— Как может Филлис выбросить вас за борт?

— Владея вами единолично.

— Она не владеет мной единолично.

— Я имею в виду ваши услуги.

— Чего вы от меня хотите?

— Напомните Филлис, как Дин Крокетт сказал ей под большимсекретом, что кража маленького нефритового идола — всего лишь мошенничество,повышающее его цену; что он уговорил меня сделать это, и, таким образом, ядействовала по его распоряжению.

— Вы думаете, он сказал ей это?

— О, я уверена, что сказал.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что для него сказать это было бы вполнеестественным… Вы знаете, он говорил Филлис о многом.

Если она только захочет немного больше пошевелить мозгами,то может вспомнить.

— А если она не сделает этого?

— Тогда это обернется плохо.

— Для кого?

— Для нее, а возможно, и для нас обеих. Дональд, вы простообязаны поддержать меня. Разве я вам не нравлюсь?

Она обняла меня и прижалась ко мне всем телом.

— Как, по-вашему, называется то, что вы сейчас делаете? —спросил я.

— О, — сказала она, — я только начинаю. Это так, прелюдия,Хотите узнать, как соблазняют по-настоящему?

— Нет, — ответил я, — убирайтесь к чертям и дайте мнеподумать.

Она надула губы.

— Но ведь это было приятно?

Я возразил:

— Вы психованная потаскушка на любителя. И даже непредставляете себе, что делает полиция, когда хватает преступника. Онарасчленяет его на куски.

— Я не вчера родилась. — Она вызывающе взглянула на меня. —Знаю, что могу получить отпущение всех своих грехов, если дам свидетельскиепоказания, которые помогут им в расследовании убийства. Я просто не хочу идтипротив Филлис.

Я оттолкнул ее и вскочил на ноги.

— Ладно, — сказал я, — попробуйте и посмотрите, чтополучится.

— Дональд!

— Вы слышали, что я сказал?

— Вы не собираетесь помочь мне?

— И позволить затолкать себя в каталажку за содействиелжесвидетелю, столкнуть Филлис в грязь, дабы она проиграла судебный процессдаже прежде, чем он начнется? Не смешите! Если вам что-либо известно,расскажите об этом полиции. И помните об опасности быть расчлененной на куски.

— Мне это не грозит, — вызывающе сказала она, заворочаласьна кушетке, демонстрируя ноги до самого паха, и рванулась ко мне. Я прошел кдвери, повернул задвижку, вышел и хлопнул дверью. Когда она закрылась,послышался злобный крик: «Сукин сын!»

Филлис Крокетт подошла к телефону.

— Говорит Дональд Лэм, — сказал я. — Мне необходимоповидаться с вами.

— Когда?

— Немедленно, если можно.

— Поднимайтесь, — пригласила она.

— Куда? В квартиру или в студию?

— В студию. Я оставила в дежурке указание, чтобы васпропускали в любое время.

— Как дела? — спросил я.

— Все в порядке.

— Может обернуться похуже, — пообещал я.

Я повесил телефонную трубку, подъехал к многоквартирномудому, и вахтер в дежурке улыбнулся мне так, будто я квартировладелец. Яподнялся на двадцатый этаж и нажал кнопку звонка студии миссис Крокетт.

Она была в черном облегающем платье без пояса.

Лицо осунувшееся и строгое.

— Привет, Дональд, — сказала она.

— Куда вы собрались в таком наряде? — спросил я, указав наплатье.

Она улыбнулась:

— Вам не нравится?

— Не в этом дело. Вы теперь вдова, не забыли? Вы должны бытьв отчаянии из-за утраты.

— Фи, — возразила она. — Нет нужды изображать горе. Мы сДином не были физически близки более года и… Вы знаете, что он делал в деньсвоей смерти?

— Что?

— Оказывается, неделей раньше он поручил своему поверенномуподготовить бумаги о разводе. В тот день он позвонил поверенному. Тот долженбыл закончить к следующему утру.

— И закончил?

— На следующее утро… он был мертв.

— Полиция знает об этом?

— Об этом знают и полиция, и газеты. Словом, все.

— А как узнали вы?

— Они затравили меня до смерти, не столько полиция, сколькорепортеры. Полиции я рассказала всю правду, и они позволили мне передохнуть.

— Они рассмотрят ваши показания под разными углами и, если вконце концов найдут нечто неладное, вернутся вас терзать. А как репортеры?