— Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать, —ответил Эрик. — Но твое бегство ничего не решит, наоборот — ты сделаешьсебе… нам обоим только хуже! А вот если мы пробудем здесь весь месяц, этопринесет нам пользу, вот увидишь! Мы отдохнем, развеемся, и… и будем на многоесмотреть иначе.

Но Диана с сомнением качала головой. Слова мужа ее, похоже,больше не убеждали.

— Ты, видимо, не понимаешь, Эрик… — негромко сказалаона. — И никакой отдых нам не поможет, потому что дело не в усталости, откоторой могут избавить морские купания и прогулки под парусом. Дело совсем вдругом…

Эрик снова вздохнул. Он знал, что она имеет в виду. Это онпоставил под удар их брак, их семейную жизнь, их отношения, и Диана никак немогла решить, что ей теперь делать. Она уже несколько раз собиралась положитьконец их браку, но каждый раз останавливалась. Ей не хотелось спешить — слишкоммногое было поставлено на карту, чтобы решать что-то сгоряча, под влияниемобиды и боли, какой бы сильной она ни была. С другой стороны, Диана до сих порне была уверена, что сможет когда-нибудь простить Эрика. То, что он совершил,было даже хуже предательства. Своим поступком он поколебал не только веру Дианыв него, но и ее веру в себя. Теперь она казалась сама себе ущербной, некрасивойи старой — гораздо более старой, чем она себя ощущала. И хотя Эрик попросил унее прощения, Диана по-прежнему не знала, сумеет ли она когда-нибудь сноваполюбить собственного мужа или отныне он станет для нее чужим человеком. Аименно таким он был для нее сейчас.

— Послушай, Диана, — сказал Эрик, — неужелиты не можешь просто-напросто забыть то, что было, и начать все сначала? Тыдолжна постараться…

И снова она с сомнением покачала головой. Легко сказать,хотелось ответить ей, да нелегко выполнить.

— Спасибо за совет, — кивнула Диана,демонстративно разворачивая журнал. — Теперь, когда ты научил меня, что ядолжна делать, все, конечно, будет просто отлично!

Она притворялась, будто читает, но в глазах у нее стоялислезы, и строчки расплывались и наползали одна на другую. И все же Диана упорносмотрела на одну и ту же страницу, боясь, что Эрик может снова с нейзаговорить. Самой Диане больше нечего было ему сказать — она уже высказала емувсе, что думала и чувствовала.

— Диана… Ну не надо так!.. — попросил Эрик почтижалобно, но она сделала вид, что не слышит. Лишь несколько секунд спустя Дианаслегка повернула голову, чтобы взглянуть на него. Черты его лица были искаженыболью.

— А как надо? — спросила она. — Чего ты отменя хочешь — чтобы я ликовала от радости? Чтобы я делала вид, будто ничего непроизошло? О, да, тебе было бы гораздо удобнее, если бы я и дальше изображалаиз себя глупую, преданную, любящую женушку, которая ничего не видит дальшесвоего носа! Так вот, я не стану притворяться! И не могу… — Ее голос чутьзаметно дрогнул на последних словах.

— Но почему, почему ты не хочешь дать нам обоим ещеодин шанс?! — громким шепотом воскликнул Эрик. — Пусть туманрассеется, и тогда ты увидишь… Я понимаю, тебе было тяжело, так ведь и мне нелегче! Я… — Он хотел добавить что-то еще, но Диана отшвырнула журнал и резковстала.

— Прости, что я тебе не сочувствую, — сказалаона, — но мне почему-то тебя совсем не жалко. И потом, мне вовсе некажется, что тебе было уж так тяжело. Во всяком случае, не в начале. Воттак-то, Эрик!

И, выбравшись в проход, она отправилась к туалетам. На самомделе Диане просто хотелось прервать этот тягостный и бессмысленный разговор. Запрошедшие четыре недели они говорили об этом, пожалуй, слишком часто, и она нежелала вновь выслушивать его оправдания, извинения, обещания и прочее. Ей нехотелось даже сидеть с ним рядом, и она от души жалела, что согласиласьотправиться в Сен-Тропе. Предстоящий месяц на юге Франции не обещал ей ничего,кроме душевных страданий, и Диана пошла на это, только чтобы не разочаровыватьдрузей.

В туалете она некоторое время молча смотрела в зеркало,разглядывая свое осунувшееся лицо, потом машинально поправила прическу и, выйдяв коридор, отправилась в салон эконом-класса — к Джону. Но он крепко спал, иДиана несколько секунд просто стояла, глядя на накрепко запертый люк в самомхвосте самолета и размышляя о том, как такое могло случиться с ней и с Эриком.Их брак всегда казался ей прочным и надежным, и даже в самом страшном сне Дианене могла представить, что их брак может дать трещину. Но это случилось,доверие, которое она питала к мужу, исчезло, и Диана полагала, что это уженавсегда.

В конце концов ей пришлось вернуться на свое место. Онаснова уткнулась в журнал. Эрику она не сказала больше ни слова; он тожеотвернулся к окну и погрузился в угрюмое молчание. Так они молчали до самогоконца полета, когда лайнер приземлился в международном аэропорту Ниццы.

Паскаль, встречавшая их у трапа, сразу заметила, чтоМоррисоны сами на себя не похожи — недовольные и мрачные. Но Паскаль отнеславсе это за счет перелета. Да и сейчас ей было не до того — она ведь не знала,как отреагируют друзья, когда узнают, что их вилла на берегу Средиземного морязнавала лучшие дни и что теперь она представляет собой лишь капитально отмытыйи слегка замаскированный цветами и яркими платками сарай. Они и так были весьмаудивлены, когда увидели явившегося за их багажом Мариуса. От садовника с виллы«Любовь с первого взгляда» за милю разило пивом. Его измятый спортивный костюмпри дневном свете оказался еще и изрядно замызганным, и Джон с Эриком удивленнопереглянулись, а Диана брезгливо наморщила нос. Что-то они скажут, когда увидятАгату, подумала Паскаль. Пожалуй, решила она, все-таки нужно их подготовить,иначе их ожидает самый настоящий шок. На то, чтобы адекватно описать горничную— ее красный купальник и алые «небоскребы», — Паскаль потребовался весь еезапас английских слов и большая часть пути от Ниццы до Сен-Тропе.

— Разве она не носит форму? — удивился Джон,сидевший рядом с Паскаль на переднем сиденье ее «Пежо». Не такими представлялон себе горничную и садовника, прислуживающих на роскошной вилле. Джонпредставлял, что они носят белоснежные куртки с золотыми пуговицами, прекрасноговорят по-английски и пахнет от них кофе и круассанами. Но облик Мариусапоколебал его представления, и теперь Джон не знал, что и думать.

— Как тебе сказать… — смущенно начала Паскаль. —Признаться, мне эта парочка тоже показалась довольно экстравагантной, нонаблюдать за ними забавно. Кроме того, они умеют хорошо работать… — «Одна беда— Мариус пьет как сапожник, а пудели Агаты способны свести с умалюбого», — хотелось ей добавить, но она вовремя сдержалась. —Надеюсь, дом вам понравится, — неуверенно добавила Паскаль, сворачивая нашоссе, которое вело к покосившимся железным воротам.

— Нисколько не сомневаюсь, — уверенно ответилЭрик.

— Дело в том, что дом оказался, э-э-э… несколько нетаким, каким мы его себе представляли. Я бы определила этот стиль как…послевоенный сельский ампир, — нашлась Паскаль, сворачивая на ухабистуюподъездную дорожку. Она уже заметила, что Джон удивленно приподнял брови, нопока — хвала господу! — молчал. Молчали и Моррисоны, сидевшие на заднемсиденье, что было на них совсем не похоже, и Паскаль решила, что онидействительно очень вымотались за дорогу.