«Потому что тогда они скорее могут рассказать об этом, чемесли бы я не сказал ничего».

Губы Пейна тронула усмешка:

«Молодец. Дальше».

«Вы даете мне десять золотых. Два я дам Деннису: один длянего, а второй для того, кто найдет кукольный дом, принадлежавший материПитера. Остальные восемь для Бесона, главного тюремщика. Деннис передаст мнекукольный дом, который я отдам Бесону, а салфетки он отдаст Бесону сам».

«Сколько?»

«Двадцать одну каждую неделю. Королевские салфетки, но безгерба. Вы наймете женщину, которая будет срезать гербы с салфеток. Время отвремени вы будете передавать через меня деньги Деннису или Бесону».

«Но сам не возьмешь?» — уточнил Пейна. Он уже предлагал, иБен отказался.

«Нет. Это все».

«Уже немало».

«Жаль, что я не могу сделать больше».

Пейна сел прямо, внезапно посуровев лицом:

«Не можешь и не должен. Это очень опасно. Ты оказываешьуслуги человеку, обвиненному в отвратительном преступлении».

«Питер — мой друг», — возразил Бен с достоинством.

Пейна усмехнулся, указывая на синяки, украшающие лицо Бена:

«Я вижу, ты уже заплатил за эту дружбу».

«Я готов заплатить в сто раз больше, — Бен поколебался итвердо добавил. — Я не верю, что он убил отца. Он любил короля Роланда неменьше, чем я люблю своего отца».

«Да?» — переспросил Пейна без интереса.

«Да! А вы верите, что он это сделал? Вы действительно веритев это?»

Пейна усмехнулся так, что даже горячая кровь Бена застыла вжилах.

«Если бы я не верил, я бы поостерегся говорить об этом комупопало, — сказал он ужасно медленно. — Иначе я очень скоро почувствовал бы нашее лезвие топора».

Бен молча смотрел на него.

«Ты говоришь, что ты его друг, и я тебе верю, — Пейна, сидяв кресле так же прямо, не отрывал от Бена глаз. — Если ты и правда его друг, тысделаешь то, что я сказал, и не больше. Если ты надеешься, что Питер в концеконцов будет освобожден — а я вижу это по твоему лицу, — то оставь этинадежды».

Пейна не позвал Арлена, а сам вывел юношу через черный ход.Солдат, который привел его, завтра же отправится в западный баронат.

У двери Пейна сказал:

«Напоминаю еще раз: не отступай от договоренности ни на шаг.Друзей Питера сейчас не очень жалуют в королевстве, как доказывают твоисиняки».

«Я буду драться с ними!» — воскликнул Бен.

«Да-да, — Пейна опять усмехнулся. — И то же придется делатьтвоей матери? Или младшей сестре?»

Бен уставился на него широко раскрытыми глазами.

«Так и будет, если ты не проявишь максимальную осторожность,— сказал Пейна. — Буря только начинается, — он открыл дверь, за которой вылветер. — Иди домой, Бен. Думаю, родители будут рады увидеть тебя».

Так оно и было. Родители встретили его у дверей — ониуслышали колокольчики. Мать, рыдая, кинулась ему на шею. Раскрасневшийся отецжал ему руку до боли. Бен вспомнил слова Пейны: «Буря только начинается».

Позже, лежа в постели и слушая вой ветра за окном, Бенпонял, что Пейна так и не ответил на его вопрос — верит ли он в виновностьПитера.

На семнадцатый день царствования Томаса Деннис, сынБрендона, принес в Иглу первую партию салфеток. Он взял их из хранилища, окотором не знали ни Питер, ни Бен, ни сам Андерс Пейна. Деннис знал, потому чтоон был дворецким из древнего рода дворецких, но для него это было само собойразумеющимся, и он не думал о том, откуда взялось столько салфеток. Мы еще поговоримоб этой комнате, а пока достаточно сказать, что, знай о ней Питер, он мог быпопытаться убежать тремя годами раньше, и тогда многое случилось бы иначе.

Королевский герб с салфеток удаляла женщина, которую Пейнавыбрал за быстроту ее иглы и за умение молчать. Каждый день она сидела в креслеу дверей склада, срезая ветхие нитки. Когда она делала это, ее губы были сжатыеще крепче, чем обычно: ей казалось почти святотатством портить такую хорошуюработу, но она была бедна, и деньги, предложенные ей Пейной, казались небеснымдаром. Поэтому она годами и сидела там и работала ножницами, как одна изволшебниц-сестер, о которых вы, должно быть, знаете из другой сказки. Она неговорила о своей работе никому, даже мужу.

От салфеток тянуло странным запахом — чистым, но затхлым, отдолгого хранения, — но они были девственно-белыми, двадцать на двадцать каждая,достаточно, чтобы прикрыть колени самого большеногого едока.

При доставке первой партии салфеток разыгралась комическаясцена. Деннис и Бесон некоторое время глядели друг на друга — каждый ожидал отдругого чаевых. Поняв тщетность ожиданий, Деннис повернулся к двери, иразочарованный Бесон проводил его легким пинком. Потом он взял одну из салфетоки притворился, что вытирает ею зад, к немалому веселью подчиненных. Но толькопритворился — в дело замешан Пейна, значит, надо быть осторожным.

Впрочем, все могло измениться. В пивных Бесон уже слышалразговоры о том, что главный судья вызвал недовольство Флегга, и, быть может,скоро ему предстоит взглянуть на судебную процедуру не под тем углом, чтораньше — с одного из шестов на высокой стене замка.

На восемнадцатый день царствования Томаса на подносе сзавтраком, который принесли Питеру, появилась первая салфетка. Она была такойбольшой, что целиком закрывала маленький завтрак. Питер улыбнулся — впервые вэтом гиблом месте. Его щеки уже густо поросли щетиной, которой предстояловырасти в длинную бороду, и вид у него был довольно несчастный… пока он неулыбался. Эта улыбка волшебным образом преображала его лицо, делала его сильными сияющим.

«Бен, — прошептал он, поднимая салфетку. — Я знал, что тыэто сделаешь. Спасибо, дружище. Спасибо».

Первое, на что Питер употребил салфетку — вытер слезы,которые полились по его щекам.

В двери открылся глазок. В нем одновременно, как две головыФлеггова попугая, возникли двое стражников, прижавшихся друг к другущетинистыми щеками.

«Мальчик не забудет вытереть носик?» — осведомился одиниздевательски-тонким голосом.

«Мальчик не забудет вытереть кашку с рубашки?» — подхватилвторой и загоготал. Но Питер не смотрел на них и не переставал улыбаться.