Дед.

Позабыв закрыть дверь. Егор большими шагами пошел в глубьквартиры, заглядывая во все комнаты подряд. Откуда-то выскочила НатальяВасильевна, у нее было испуганное и встревоженное лицо.

— В чем дело? — не повышая голоса, спросил Егор издалека.

— “Скорая” была час назад. Сделали три укола, полчасапосидели и уехали, когда давление стало понижаться. Вроде обошлось, ЕгорСтепанович.

Егор еще постоял посреди коридора, потом нагнулся и стянулботинки.

— Когда приступ начался?

Домработница, уже приготовившаяся взять его пальто, опустилаглаза как-то особенно постно.

— Да как газету прочитал, так пошел и лег. И “Скорую”вызывать не велел. Я уж потом на свой страх и риск вызвала.

— Надо было не потом, а сразу, — пробурчал Егор, прячась зараздраженный барский тон. Игра в господина, недовольного прислугой, позволялаеще хоть немного оттянуть момент, когда нужно будет войти и увидеть деда.

— Да разве его уговоришь! — ответила на укор НатальяВасильевна с досадой. — Кремень. Скала.

— Весь в меня, — пробормотал Егор. Не глядя, он швырнул втемноту своей спальни мятый пиджак — свидетель сегодняшнего конца его жизни — ипостучал в дедову комнату.

— Ну что? — спросил он, просовывая в дверь голову. —Перестал помирать?

Наталья Васильевна за его спиной закатила глаза и,демонстративно громко топая, прошлепала в кухню. Ее всегда изумляло непочтениеЕгора к своему более чем пожилому дедушке. Она даже подругам рассказывала, как“эти новые русские” позволяют себе обращаться со старшим поколением.

— Входи и закрывай дверь, — предложил дед нарочито бодрым ивеселым голосом. Когда он говорил таким голосом, Егор знал, что случилась беда.— Сквозняк.

В комнате запах лекарств стал еще острее. Почему-то его невынесло в настежь открытую форточку. В дедовой комнате вообще всегда былачудовищная стужа. Зимой и летом он жил с открытыми окнами, “впускал” свежийвоздух и ставил на минимум регулятор батареи, объясняя это тем, что горячийвоздух то ли поглощает, то ли видоизменяет какие-то там ионы. Егора дедовытеории страшно развлекали, он всегда с удовольствием их слушал, они восхищалиего своей глубокой научностью и обилием умных слов.

— Дед, ты чего это разлегся? — спросил Егор, со страхомвглядываясь в восковое желтое лицо с тонкой кожей и синими прожилками подглазами. — Тебе чего, больше заняться нечем?

— Вот отдохнем и займемся, — пообещал тот все тем жечудовищно бодрым голосом. — Как твои дела?

Егор усмехнулся и сел в кресло напротив.

— Дед, все это чушь и ерунда, — сказал он быстро. — Стоилоиз-за этого нервничать! Обычные дрязги внутри сплоченного трудового коллектива.Кто-то хочет на мое место, только и всего. Это ведь в ваших пятидесятых всетрудились за энтузиазм и “хрущевку”. Сейчас все сложнее, ты ж понимаешь…

“Помрет ведь, — подумал он про деда с отчетливой бабьейжалостью. — Меня застрелят, и он помрет”.

— В наших пятидесятых, — подхватил дед, не открывая глаз, —люди были благороднее и самоотверженнее.

— Это ошибка. — Егор придвинулся в кресле поближе. — Люди вовсе времена удручающе одинаковы.

— Егор, положи лупу на место, — скомандовал дед. —Разобьешь, где я возьму вторую такую?

— Купим, — заявил Егор, пытаясь вставить лупу себе в глаз.Лупа была громадная, толстого стекла и в глаз никак не лезла.

— Что там у вас случилось, Егор?

Шубин бросил лупу, уперся локтями в колени и потер лицо.

Что он может объяснить своему восьмидесятишестилетнему деду,да еще объяснить так, чтобы он поверил и перестал волноваться и не лежал большена кожаном диване с таким неживым восковым лицом?

— Дед, ситуация сложная. Я допустил какую-то ошибку и сам досих пор не знаю, какую. Кто-то решил убрать меня с дороги и сделал это легко ипросто.

— Тебя уволили? — перебил дед, вновь закрывая глаза.

— Ну конечно! — ответил Егор с досадой. — Меня уволили, уменя больше нет репутации и профессии. Я должен все начинать сначала.

“И на все начинания у меня неделя. Впрочем, нет. Не неделя.Уже шесть дней и один вечер”.

— Ты должен бороться, — сказал дед, подумав. — Ты не можешьвсе так оставить. Ты слышал что-нибудь о том, что человек невиновен, если еговина не доказана?

Егор застонал.

— Дед, это годится только для романов! На самом деле все нетак лучезарно. В статье говорится, что я использовал свои знания и полномочия,обирая человека, которого должен был защищать и оберегать от всевозможныхпроколов.

— Но ты же защищал и оберегал…

— Да это теперь не имеет никакого значения! — заорал Егорнеожиданно даже для себя. — Моему шефу недосуг проверять, честный я человек илинечестный! Ему проще… — он хотел сказать “застрелить”, но вовремя прикусилязык, — ему проще выбросить меня на фиг и забыть о моем существовании навсегда.

— Если твой шеф порядочный человек…

— Дед, сейчас нет порядочных людей! Ты последний остался.Все остальные ни черта не порядочные! На порядочных нынче воду возят!

— Ты противоречишь сам себе, — сказал дед тихонько, — толькочто ты утверждал, что во все времена люди одинаково порядочны.

— В моем мире, — отчетливо, как на уроке, произнес Егор, —порядочных нет и не будет. Волки не бывают порядочными и непорядочными. Онибывают только более или менее удачливыми. Удачливые становятся вожаками,неудачливых загрызают свои или отстреливают в сезон охоты. В данный момент я —неудачливый волк.

— Хочешь, я пойду к этому твоему шефу, — предложил дед инеожиданно сел и спустил ноги с дивана.

Егор усмехнулся, но тот продолжал упрямо: — Я пойду и скажуему…

— Дед, — произнес Егор нежно, — ты ничего не понимаешь. Яразберусь сам. Ты мне в этом деле не помощник. Ты только перестань помирать, неосложняй мне жизнь еще больше. О'кей?

— Гуд бай! — ответил дед сердито. — Ты напрасно считаешь,что все вокруг хищники, готовые тебя загрызть. Это неправильно. Оценивать жизньнужно трезво, а ты… сгущаешь краски.

— Давай чайку попьем, — предложил Егор, вдруг сильно уставот облегчения — дед говорил и выглядел как вполне нормальный, пригодный дляжизни человек. — Что-то я замучился сегодня. А потом я подумаю. Может, чего ипридумаю. Дед, ты на недельку прикроешь меня от родственников? Я сейчас чужимиделами заниматься точно не смогу.