— Все же с вашего позволения постою, — ухмыльнулся он. — Яведь нынче в кордегардии копчусь. Всю задницу отсидел.

— Нет уж, садитесь, весьма обяжете! Маслов схватилпреображенца за обе руки, стал усаживать насильно, будто чрезмерно радушныйхозяин.

Сейчас тебе отсидевшую задницу-то разомнут, злорадно подумалМитя. Будешь знать, как люстры рушить да детей в колодец кидать.

Упрямый капитан-поручик садиться, однако, не желал, и из-заэтого у них с Прохором Ивановичем образовалось подобие танца — так и топтались,так и кружились на месте.

Вдруг Пикин подхватил старика под мышки и швырнул в мягкоекресло.

— Сам сиди, старый чорт! Наслышан я про твое угощенье!Митька Друбецкой мне рассказывал, как ты его учил про царицу не злословить!

Маслов хотел подняться, но бесшабашный капитан-поручикдвинул его кулаком в лоб — его превосходительство плюхнулся в кресло.

Что ж это делается! Митя сбоку видел обоих: и скалящегосяПикина, и осовело хлопающего глазами тайного советника. Ах, наглец!

— Ты меня попомнишь, — сказал гвардеец, пошарил руками покреслу и нашел спрятанные за спинкой ремни. — Вот так, ваше превосходительство.И ножки пожалуйте…

Где, шишки еловые, механизм-то? Должно быть, тут.

Подошел к деревянному стулу, потыкал туда, сюда иобнаружил-таки рычаг.

Вжик! На груди Прохора Ивановича сомкнулись стальные полосы.

Щелк! Кресло медленно поползло под пол. Тут до Мити дошло,что сейчас может воспоследовать. Мартын-то не поймет, чья ему спускаетсяфилейность. Как начнет охаживать!

— Засим остаюсь покорный вашего превосходительства слуга, —шутовски поклонился оглушенному Пикин. — Не смею далее обременять своимприсутствием. Служба.

Развернулся и с заливистым хохотом выбежал прочь — вот какойотчаянный.

Внизу что-то свистнуло, щелкнуло, и Прохор Иванович вдругочнулся.

— А-а-а! — заорал он истошным голосом. — Марты-ын, сволочь,сгною!

Снова свистнуло.

Тут начальник экспедиции уже не крикнул — подавился криком.

Ах, беда! Ведь Мартын этот глухой. Ему что кричи, что некричи.

Митя вылетел из потайной конурки, побежал по винтовойлестнице вниз. Вопли стали приглушенней.

Вбежал в сумрачный подвал, успел увидеть, как МартынИсповедник смачно, с потягом, вытянул по белому в красную полоску арьеру.Мучимая часть тела свесилась в седалищное отверстие и была вся на виду.

— Дядя Мартын! — Митя вцепился палачу в жилистую руку. —Нельзя! Это Прохор Иваныч!

Экзекутор оглянулся:

— А-а, внучек. Ты только погляди на него, срамника. — Мартынзашелся в странном, клекочущем смехе. — Ишь, сладострастник!

Палец кнутобойца указывал на гузно его превосходительства.Повыше нахлестанного места, где копчик, виднелась малая картинка: красныйцветок навроде ромашки.

— Это у них мода нынче такая, у похабников, — объяснилМартын, вытирая лоб. — Тутуеровка называется, от пленных турков пошло. Естьходоки, которые для привлечения женского пола прямо на срамном уду тушью узорынакалывают. А этот не иначе как содомит. У них вся краса в гузне. Тьфу! Славноя его приласкал, по его любимой плепорции! И загоготал, очень довольный шуткой.

— Ты погоди, малый, мне работать надо. Пока Прохор Иванычшнуром не дернет, бить положено.

Ка-ак размахнется, ка-ак ударит! Сверху уже не вопль — хрипнесется.

С потолка действительно тянулся тугой шнур, но толькодергать за него наверху было некому.

Митя повис на руке с плеткой.

— Ты что? — удивился экзекутор.

— Это не тот, это сам Прохор Иваныч и есть, — тщательношевелил губами Митя. — Ошибка вышла!

— Маточки-светы! — перепугался Мартын. — А я-то охаживаю вовсю силу! Ишь, думаю, упрямец какой, хотел уж за тиски браться! Ой-ой-ой!Пропал, совсем пропал! Заметался, закружился.

— Ваше превосходительство, я сейчас! Я уксусом целебным! Апосле лампадным маслицем, — причитал мучитель, таща медный тазик.

Дальше Митя смотреть не стал. Повернулся, побрел восвояси.Понимал — стыдно будет тайному советнику после случившегося мальчонке в глазасмотреть.

Но Пикин-то, Пикин!

* * *

В тот же вечер был маскарад по случаю дня рождения ееимператорского высочества благоверной государыни великой княжны Марии Павловны,которой недавно сравнялось девять лет. Празднество намечалось пышное, сразмахом, на что имелись свои причины. Дочка наследника с начала зимы тяжкохворала свинкой, все уж думали, не выживет, но уберег Всевышний. Еще несколькодней назад была слабенькая, отчего и с праздником вышла задержка, а теперь ужевовсю бегала и даже ездила кататься. Государыня, сердечно любившая резвушку,придумала особенную затею: Лесной Бал. Когда Мария Павловна совсем помирала,августейшая бабка спросила у нее, желая ободрить, — что, мол, подарить тебе,душенька, на день рождения (а сама уж и не чаяла, что внучка доживет). «Леснуюзверушку ёжика», — молвила ее высочество слабеньким голосом. Эту историю придворе рассказывали не иначе, как утирая слезы.

И вот теперь Таврический дворец обратился в лесное царство.Стены парадной залы были сплошь покрыты еловыми и сосновыми ветками, креслазадрапировали на манер пней, из-за обклеенных настоящей корой колоннвысовывались чучела медведей, волков, лисиц, а для входа гостей приспособилибоковой подъезд, ради такой оказии обращенный в огромного ежа. Еж щетинилсядеревянными иглами в сажень, стеклянные глаза светились огоньками, а дверь былаустроена у лесного жителя в боку.