И меня нисколько не удивляет, что все большеечисло людей проявляет интерес к языческим верованиям. Отчего это происходит?Оттого, что Бог-Отец всегда ассоциируется с жесткой упорядоченностью культа.Богиня-Мать, напротив, ставит любовь превыше всех известных нам запретов итабу.

Этот феномен далеко не нов: как только религияужесточает свои нормы, множество людей устремляются на поиски большей свободы восуществлении духовных контактов. Так произошло и в Средние века, когдакатолическая церковь ограничилась взиманием десятины и возведением роскошныхмонастырей, и, как реакция на это, возникло явление, именуемое «колдовство». Сним вели жестокую борьбу, однако выкорчевать до конца так и не смогли, и онооставалось живо на протяжении веков.

В языческих верованиях поклонение силамприроды важнее, чем почитание священных книг; Богиня пребывает во всем, и всеесть составная часть Богини. Весь мир – лишь проявление Ее доброты. Многиефилософские системы – например, буддизм или даосизм – отрицают саму идеюразличия между Творцом и творением. Люди больше не пытаются расшифровать тайнужизни, а стремятся стать ее частью. И в буддизме или даосизме, хотя там нетупоминания о женском начале, основополагающий принцип утверждает, что «все естьодно».

В культе Великой Матери перестает действоватьпонятие «греха», понимаемого как нарушение неких произвольно выбранныхморальных норм: поведение становится более свободным, ибо секс воспринимаетсякак часть природы, а не как плоды зла.

Неоязычество показывает, что человек способенжить без религиозных установлений, в то же самое время не прекращая духовныхпоисков, призванных оправдать его существование. Если признать Бога Матерью, тонужно всего лишь соединиться с Ней и чтить Ее, совершая определенные ритуалы,которые могут удовлетворить Ее женственную душу, и элементами этих ритуаловстановятся танец, огонь, вода, воздух, земля, песни, музыка, цветы, красота.

В последние годы эта тенденция усилиласьнеимоверно. Быть может, мы находимся в преддверии важнейшего в историичеловечества момента, когда Дух соединится с Материей, когда они сольютсявоедино и преобразуют друг друга. В то же время предвижу, сколь ожесточенноепротиводействие, сколь яростную вспышку фундаментализма вызовет это уофициальных религиозных организаций, справедливо опасающихся, что церкви начнуттерять своих прихожан.

Я, как историк, ограничиваюсь тем, что собираюданные и анализирую противостояние между свободой поклонения и обязанностьюповиноваться. Между Богом, правящим миром, и Богиней, являющейся частью этогомира. Между группами людей, которые объединяются и славят Божество, повинуясьвнезапному душевному побуждению, и теми, кто, замкнувшись в узком кругу,внушают себе и другим, как должно и как не должно поступать.

Мне бы хотелось быть оптимистом и верить, чтов конце концов человек найдет свой путь к духовному миру. Но приметы не слишкомобнадеживают на этот счет: волна преследований со стороны ревнителей иохранителей фундаментализма способна, как уже бывало раньше, уничтожить культМатери.

Так трудно сохранять беспристрастность,рассказывая историю, начавшуюся с восхищения и окончившуюся горькой досадой. Новсе же я попробую, я честно постараюсь описать Афину, которую впервые увидела вквартире на Виктория-стрит. Она в ту пору только вернулась из Дубая – сденьгами и с желанием поделиться всем, что познала относительно секретов магии.На этот раз она провела на Ближнем Востоке всего четыре месяца: продалаземель­ные участки под застройку– там должны были возвести два огромныхсупермаркета, – получила такие комиссионные, которых, по ее расчетам, должнобыло хватить ей с сыном года на три безбедной жизни. К профессии риэлтера онамогла вернуться в любой момент? а пока собиралась жить сегодняшним днем,наслаждаться последними годами юности и учить других тому, что познала сама.

Меня она приняла не слишком приветливо:

– Чего вы хотите?

– Я – актриса, мы ставим пьесу о женском ликеБога. От одного моего приятеля-журналиста я узнала, что вы бывали и в пустыне,и на Балканах, общались с цыганами и можете меня проконсультировать.

– И вы хотите познать истину Великой Материвсего лишь ради спектакля?

– А ради чего познавали ее вы?

Афина смерила меня взглядом и неожиданноулыбнулась:

– Вы правы. Это мне будет первым уроком: учитех, кто хочет учиться. И не важно, ради чего.

– Что-что? – переспросила я.

– Ничего.

– Театр начинался как священнодействие. Онвозник в Греции с празднеств в честь Диониса, бога вина и плодородия. Нопринято считать, что с тех далеких эпох люди получили ритуал, исполняя которыйпритворялись другими людьми и таким способом искали связь со священным.

– Спасибо. Второй урок.

– Не понимаю. Я пришла сюда учиться, а неучить. «Что она – смеется надо мной?» – не без раздражения подумала я.

– Моя защитница…

– Защитница?

– Не обращайте внимания, когда-нибудь я вамвсе объясню. Так вот, моя защитница говорила, что может научить чему-нибудьлишь в том случае, если ее, так сказать, спровоцируют. С тех пор как явернулась из Дубая, вы – первая, кто пришел, чтобы показать мне это. Теперь яуловила смысл ее слов.

Я объяснила, что, готовясь к роли, ужепобывала у нескольких учителей. Но не заметила в их наставлениях ничегоособенного – разве что чем больше я углубляюсь в материал, тем сильней онразжигает мое любопытство. И добавила, что люди, узнавая, какой теме будетпосвящен спектакль, слегка терялись и как будто сами не знали, чего хотят.

– По отношению к чему, например?

Например, к сексу. Где-то он был безоговорочнозапрещен. А где-то – не только разрешен, но и перерастал в настоящие оргии.Афина попросила рассказать об этом подробней, и я не могла понять – то ли онаменя испытывает, то ли и в самом деле не знает, что происходит.

Но прежде, чем я успела ответить, онапродолжила:

– Танцуя, вы испытываете вожделение?Чувствуете, что высвобождаете вокруг себя энергию? Случается ли так, что вы какбы перестаете быть самой собой?

Я не знала, что сказать на это. По правдеговоря, и на дискотеках, и в клубах, и в гостях танец всегда был проникнутчувственностью – мне нравилось дразнить мужчин, чувствовать на себе их жадныевзгляды, но по мере того, как вечеринка шла своим чередом, мне становилосьбезразлично, соблазняю ли я кого-нибудь или нет.