– Если театр – это ритуал, то и танец – тоже,– говорила меж тем Афина. – Кроме того, это – древний, как мир, способ сблизитьсяс партнером. Узы, связывающие нас с миром, освобождаются от страхов, отпредрассудков. Танцуя, человек позволяет себе роскошь быть самим собой.

Я почтительно внимала ей.

– А потом мы становимся такими, как прежде, –боязливыми, пытающимися быть более значительными, нежели нас считают остальные.

Она будто обо мне говорила. Или, может быть,так происходит со всеми?!

– У вас есть любовник?

Мне вспомнилось, как в одном из тех мест, гдея побывала, чтобы изучить «Традицию Геи», кто-то из «друидов» попросил менязаняться перед ним любовью. Какая пугающая нелепость! Как смеют эти людииспользовать наши духовные поиски в своих низменных целях?

– Есть или нет? – допытывалась она.

– Есть.

Афина не произнесла ни слова, а лишь приложилапалец к губам, прося, чтобы я хранила молчание.

Внезапно я поняла, что мне бесконечно трудносидеть перед человеком, с которым я только что познакомилась, – и молчать. Унас ведь принято всегда о чем-нибудь говорить – о погоде, о пробках на дорогах,о том, какой ресторан лучше… Мы с Афиной сидели на диване в ее гостиной, гдевсе было белое и стояли музыкальный центр и стеллаж для компакт-дисков. Книг яне заметила нигде – как и картин по стенам. Мне самой пришлось поездить посвету, и я ожидала увидеть какие-то ближневосточные сувениры.

Но комната была пуста. А теперь в нейвоцарилось молчание.

Серые пристальные глаза неотрывно смотрели наменя, но я выдержала характер и не отвела взгляд. Наверно, сработал древнийинстинкт. Способ показать, что я не боюсь и принимаю брошенный вызов. Воттолько от белизны этой комнаты, от безмолвия, нарушаемого лишь гулом машин заокном, все вдруг стало казаться мне каким-то ирреальным. Сколько ж мы еще будемсидеть вот так, не произнося ни слова?

Я принялась перебирать свои мысли. Зачем япришла сюда? Найти материал для своей пьесы? Или чтобы обрести знание,мудрость… могущество? Я не могла определить, что привело меня к этой…

К кому – «этой»? К этой ведьме?

Ожили мои отроческие мечтания – кому из нас вюные годы не хотелось бы встретиться с настоящей колдуньей, овладеть искусствоммагии, внушать уважение и робость подругам? Кто не чувствовал обиды замноговековое угнетение женщины и не мечтал с помощью чар обрести утраченнуюличность? Почему же, несмотря на то, что у меня этот этап давно миновал, что я– независима, поступаю как заблагорассудится и занимаюсь любимым делом в такойобласти, как театр, где столь остро проявляется соперничество, я все никак не успокоюсьи вечно нуждаюсь в удовлетворении своего… любопытства?!

Мы с ней, наверно, сверстницы… Или я старше? Аесть ли у нее возлюбленный?

Афина сделала движение в мою сторону. Теперьмы были друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Я вдруг испугалась – авдруг она лесбиянка?

Я не отводила от нее глаз, но помнила, гденаходится дверь, и могла выйти в любую минуту. Никто не вынуждал меня приходитьсюда, встречаться с этой посторонней женщиной, сидеть здесь, попусту теряявремя, не произнося ни слова и ни на йоту не приближаясь к познанию. Чего онахочет?

Может быть, эта тишина… Я ощущала, какнапряглись мои мышцы. Я чувствовала свое одиночество и беспомощность. Мнеотчаянно хотелось нарушить молчание или каким-нибудь иным образом сделать так,чтобы мозг перестал твердить мне о постоянной угрозе, исходящей отовсюду разом.Как могла она узнать, кто я такая? Мы – то, что сообщаем о себе!

Но разве она не расспрашивала меня о моейжизни? Ведь она осведомилась, есть ли у меня возлюбленный, не так ли? Я пыталасьбыло побольше рассказать ей о пьесе, но не смогла. А все эти истории о еецыганском происхождении, о путешествии в Трансильванию, страну вампиров?

Мысли продолжали вихрем нестись в голове –сколько мне будет стоить эта консультация? Почему я не узнала цену заранее? Авдруг так много, что я не смогу заплатить? И что тогда? Она зачарует меня – и вконце концов уничтожит?

Мной овладело желание встать, поблагодарить исказать, что я пришла сюда не затем, чтобы сидеть и молчать. Когда приходишь кпсихиатру – рассказываешь о себе. Когда приходишь в церковь – читаешь молитвы.Когда отыскиваешь магию – приходишь к наставнику, который объяснит тебе, какустроен мир, и покажет ритуальные действия. Но молчание? И почему оно до такойстепени тревожит меня?

Вопросы следовали один за другим – я не всилах была оборвать эту цепь. Не могла перестать отыскивать причину, по котороймы сидим здесь вдвоем, не произнося ни слова. И вдруг, по прошествии пяти илидесяти минут, казавшихся бесконечными, она улыбнулась.

Я ответила улыбкой, и владевшее мнойнапряжение ослабело.

– Постарайтесь быть другой. Больше ничего ненадо.

– Не надо? Сидеть в молчании – значит бытьдругой? Уверена, что в эту минуту в Лондоне тысячи людей испытывают безумноежелание перемолвиться словом хоть с кем-нибудь, а вы мне говорите, что молчаниеизменит меня?

– Сейчас, когда вы говорите и тем самым переустраиваетеВселенную, вы в конце концов убедите себя, что вы – правы, а я – нет. Но ведьвы же сами видели: пребывать в молчании – это нечто совсем иное.

– Это неприятно. И ничему не учит.

Она, казалось, не обратила на мои слованикакого внимания.

– В каком театре вы работаете?

Наконец-то моя жизнь вызвала у нее интерес! Явновь обретала статус нормального человека, имеющего профессию и все прочее! Япригласила ее на свой спектакль, ибо видела единственную возможность отомститьв том, чтобы продемонстрировать умение, которого лишена Афина. А вынужденноемолчание оставило во рту горький привкус унижения.

Она спросила, может ли взять с собой сына. И ясказала – нет, это пьеса для взрослых.

– Что ж, тогда оставлю его с бабушкой… Давно яне бывала в театре.

Она ничего не взяла с меня за консультацию. Ярассказала другим участникам постановки о своей встрече, и всем ужаснозахотелось взглянуть на это загадочное существо, которое при первом знакомствепросит только посидеть молча.