– Я никогда не был в полках, – сказал он. – У насбыл отряд не больше роты по личному составу.

– Но все-таки ведь ваша рота была частью полка, старик, нетак ли? – спросил какой-то только что подсевший, которому вовсе вроде бы ине полагалось подсаживаться к такой компании и уж тем более пользоватьсяшикарным обращением «старик».

Борис внимательно на него посмотрел и ничего не заметил,кроме желтых глазенок.

– Нет, наша рота не была частью полка, старик, – сказалон. Лауреаты заулыбались, оценив сарказм молодого Градова. Борис продолжил втом же духе, хотя немедленно понял, что немного перебарщивает:

– Простите, больше ничего не могу вам сказать, старик.

Симонов разливал по стаканам уже третью бутылку коньяку.Кому еще заказывать такие напитки, как марочный «Арарат», если не шестиждылауреату?

– Между прочим, старики, в заведении появилась интереснаяпублика, – проговорил он. – Сразу не оглядывайтесь, но вон там подантресолями столик заняли три американца.

– Т-т-то есть к-к-как это три американца? – удивилсяМихалков, немедленно уставивший в указанном направлении два своих глаза,похожих на линзы кинокамер. – Откуда они тут взялись? С парашютами?

– Двоих я знаю лично, – сказал Симонов. – Один,моего возраста, это Ф.Корагессен Строубэри, он корреспондент газеты «Юнайтеддиспетч» в Москве, хорошо говорит по-русски, не бздун, плавал в Мурманск наконвоях, летал в Ленинград во время блокады. Второй, старики, это вообщебольшой человек, дада, вот этот старик, старики, большая антисоветская скотина,знаменитый Тоунсенд Рестон. Откройте любую нашу газету... – тут всезахихикали, вспомнив «изобретение» Никиты Богословского, – и увидитесразу, как его гребут и в хвост и в гриву, паразита, за клевету идезинформацию. Ну, а третий, наверное, из посольства, этого не знаю.

Увидеть зимой 1951 года трех вылупившихся из московскойвьюги розовощеких американцев было все равно что увидеть марсиан. Вздрогнулзадремавший было в своем кресле Михаил Светлов.

А может быть, это не американцы, а марсиане? Боря Градовпошел к бару и попросил у Валенсии Максимовны десятирублевую сигару. Закуривее, отправился обратно, окружая себя чем-то вроде дымовой завесы. Прекраснаяидея – наблюдать за врагом сквозь дым сигары! Я им, конечно, не виден, вместолица косматое облако, а их вижу отлично со всеми их проплешинами, очками,перстнями, обручальными кольцами, толстенными авторучками, торчащими изкарманов толстенных пиджаков в рыбью косточку – почему еще зубные щетки неторчат из этих карманов? – с их золотыми часами и кожаными портсигарами...Интересно, какого черта они все трое смотрят на меня, если у меня вместо лицакосматое облако дымовой завесы? Вот вам их фальшивые улыбки, вот вам «лицоврага», как наш друг Константин Михайлович писал в стихотворном репортаже изКанады... «Россия, Сталин, Сталинград, три первые ряда молчат...»

Он вернулся к своему столу и обратился к автору вспомнившихсястрок о битве за мир:

– Вот вы, старик, говорите, что из тех трех двое вам личноизвестны. А почему же тогда не здороваетесь?

– Вы что, не понимаете, старик, почему я нездороваюсь? – поднял брови Симонов. – А вот они понимают, почему я нездороваюсь, и тоже не здороваются, проявляют отличный политический такт.

– А вот я сейчас пойду и с ними поздороваюсь, – сказалБорис неожиданно для себя самого. Вот так с сигарой главного калибра в зубахпрямо вот через зал протопать и с поджигателями войны познакомиться.

– Вы этого не сделаете! – неожиданным фальцетомвознесся Катаев. – Как старший за столом не советую вам, старик, этогоделать!

– Прошу прощенья, уже не могу этого не сделать. – Борисподнялся. – Как человек прямого действия уже не могу этого не сделать.

Оркестр заиграл «Красную розочку, красную розочку я тебедарю!». За перилами антресолей был виден контрабасист, ловко перебирающийструны сардельками пальцев, большой, совсем молодой, хоть и уже лысеющий, ктому же сильно застекленный солидными очками парень, с блуждающей таинственнойулыбкой на толстых губах; о нем тот же Катаев однажды сказал, что этоталантливый прозаик Юрий... Юрий... ну, не важно... Борис направился камериканцам, однако тут из туалета выпорхнули две хорошеньких девчонки и, пролетаямимо, обронили:

– Ах, неужели это мастер спорта Боря Градов собственнойперсоной?

Естественно, все американцы и вообще вся осложняющаяся деньза днем международная ситуация были немедленно забыты. В дальнейшем забыты былии многие другие базовые проблемы середины двадцатого века. Оказавшись вкомпании людей своего поколения, то есть сборной солянки из всяких тамфизтехов, инязов, мгимошников, маишников (начались как раз зимние каникулы,студент гулял), Борис IV Градов немедленно стал одним из двух главныхдействующих лиц животрепещущего спора. Вопрос был поставлен остро: кто сильнееопьянеет – тот, кто сразу выдует пол-литра «Московской особой», или тот, ктоупотребит указанное количество зелья рюмками в течение получаса? Как человекпрямого действия, Борис, разумеется, выступил за первый вариант: дескать, легчевыдуть пузырь из горла или двумя стаканами по 250 граммов. Противником егооказался дюжий малый, чемпион МГУ по борьбе классического стиля. Его звали Поп,из чего можно было сделать предположенье, что фамилия его была Попов. На ручкеего кресла сидела очаровательная девчонка в свитере с двумя полярными оленями.Вот именно этой девчонке, Наташке, будет сейчас доказано преимущество прямогодействия над тягомотиной, мотоциклиста над жиртрестом. Вы все сейчас увидите,как держат банку штурмовые десантники ГРУ, к тому же еще теперь вооруженныепередовой медицинской наукой, знатоки нормальной анатомии. Вот теперь пусть всеэто пижонство наблюдает, все эти папины-мамины сыночки из тех, что в Ригу ездятзаказывать себе штиблеты с тремя пряжками, сливки нашей молодежи снеподмоченными анкетками... Спокойно, сказал он себе почти вслух, только незвереть. Ребята отличные, Наташка со мной уедет, борец Поп, отличный малый,будет лежать в полном туше.