равнодушно бросил Иван. — Но мне приятно, что ты беспокоишься.

Я фыркнула.

Да, но беспокойство было совсем не таким, как Чернову хотелось: так переживаешь за собачку или рыбку, попавшую в беду. Или незнакомца. А еще за однокурсника, которого знаешь без году неделю. И слегка недолюбливаешь.

— Счастье — тяжелый труд, что строят по кирпичикам, — задумчиво произнес он. — Но мы сможем.

— Я ведь еще не согласилась быть твоей… как ты это называешь… суженой, — поежилась я, наглядно представив, чем грозит такой выбор. — И, если честно, привычка говорить банальностями и цитатами страшно бесит.

Иван пожал плечами:

— Мне пришлось пересмотреть много фильмов вашего периода, готовясь к путешествию, и, боюсь, их оказалось даже слишком много. Но я перестану так говорить, если тебе неприятно. А до остального — я знаю, что ты согласишься. Если хочешь разорвать петлю, конечно.

— Шантаж начинает утомлять, — призналась я.

— Мне жаль, что другие методы с тобой не работают.

О каких методах речь, пожалуй, спрашивать не стоило.

— Насчет спасенной девчонки, между прочим, спасенной для тебя. Не поручусь, что смогу сделать то же самое снова, с ней и остальными, особенно если Владимиров продолжит называть тебя своей девушкой.

— Не понимаю, — пробормотала я, предчувствуя, что сказанное после понравится мне еще меньше.

Иван посмотрел на меня, как на несмышленое дитя, каким я для него, в сущности, и являлась, и сочувственно вздохнул.

— Судьба не любит, когда люди выбирают путь вопреки ее планам. Если такое все-таки происходит, она вмешивается и решает проблему по-своему.

— Хочешь сказать, что нападения — чей-то план? Ян ведь тоже чуть не погиб. Уже дважды…

— Конечно, — закинув в автомат неподалеку горсть монет, Чернов выбрал в терминале кофе и так на меня и не взглянул. — Твоя мать пошла против судьбы, решив, что может выбирать сама, и чем это кончилось?

Я замерла. Буквально приросла к полу, как колонна или статуя.

— Ее болезнь — не случайность?

Иван сделал большой глоток и поморщился, прежде чем ответить:

— Случайностей не бывает, в мое время это научно доказано. Твоей матери было суждено путешествовать, открывать новое, заниматься наукой. Не выйди она замуж за твоего отца или уйди от него вовремя, никакой болезни бы не было.

— Звучит жестоко. Чудовищно!

— Я хотел рассказать правду по-другому, но теперь тебе будет проще понять остальное.

Мама оставила возможность такой жизни ради меня и отца и погибла молодой из-за своей ошибки?

— Нас преследует… Судьба? Но для чего? И почему собаки?

— Вам с Яном не суждено быть вместе, как я и говорил. Предупреждал, но ты не услышала, — спокойно пояснил Иван, каждым словом будто вбивая по гвоздю мне промеж ребер. — Что до собак… Судьба редко действует своими руками. Технически она вообще не человек с понятными моралью и принципами. Скорее, это закон природы, использующий инструменты, когда необходимо. Животных. Подчинить их легко, дешево и просто, вот сила и пользуется. Вороны, коты, бездомные рыжие собаки…

— Значит, пес и правда хотел нам зла?

— С ним было сложнее, — признался Чернов, и это «было» прозвучало так горько, что мне стало не по себе. — До сегодняшнего утра я думал, он на нашей стороне. Сложно использовать животное, у которого уже сложилось… Некое отношение к человеку.

Я все больше сомневалась, что сторона у нас общая. Но кивнула.

— Но его смогли заставить, — Иван перешел на зловещий шепот, словно боялся, что судьба услышит, говори мы в полный голос. — Не хочу пугать, но очень похоже на магию.

— Магию?

Чернов приложил палец к губам, делая знак молчать и слушать.

— Мне нельзя много рассказывать о будущем, пока ты не согласилась стать суженой, но в мое время ворожба не такая уж и редкая штука. Что-то вроде особого таланта или лишней хромосомы, передающейся по наследству.

— Вот как, — медленно проговорила я. — Хочешь сказать, кто-то через магию помог судьбе повлиять на пса?

— Не знаю, но выясню, — заявил Чернов. — Но пока петля существует, все вы у судьбы как на блюде. Сбой с автобусами и нападения собак — самое малое, что она может устроить. И мы не знаем, куда молния ударит в следующий раз. Сегодня просто повезло.

— Но причем тут Даша?

— Вероятно, ты попыталась изменить ее жизнь, как изменила свою?

Я судорожно кивнула.

— И что нам делать?

— Разорвать петлю, — пожал плечами Чернов. — А потом сделать необходимое, даже если оно тебе не понравится. Я ведь вернулся сюда за тобой. Для тебя.

— Но я об этом не просила! — взвилась я. — Не хочу.

И когда люди перестанут менять мою жизнь, как им вздумается?

Иван нервно поправил сползающую с плеча перевязь.

— Я не уйду без тебя.

Убеждать его в чем-то оказалось делом хлопотным и бесполезным, ведь в упрямстве мы и правда были похожи. Но просто сдаться я не могла.

— Влюбился с первого взгляда и никак не можешь отпустить? — прозвучало язвительно и глупо.

— Да причем здесь любовь? — вдруг возмутился Иван. — Любовь — далеко не все, разве ты не понимаешь?

— Видимо, не очень.

— В моем мире не дают вторых шансов, ясно? — бросил он, а потом продолжил, словно каменную плотину спокойствия и благоразумия наконец прорвало, и из-под нее потоком хлынули застоявшиеся недовольство и злость, от которых он едва мог продохнуть. — Хорошая жизнь — это создать правильную семью и завести детей, и если не можешь… Без обид.

— Звучит ужасно, — тихо отозвалась я. — Знаешь, у нас, конечно, нет лекарства от рака и программы, определяющей пару на всю жизнь, но психологическая терапия хороша. И свободного места много. Может, нам обоим не нужно возвращаться в такой мир?

Пожалуй, ему стоило начать с предыстории. Тогда, возможно, и наши отношения сложились лучше и проще.

Понять человека это ведь почти что принять.

— Это против правил. Я рассказывал, что делают с нарушителями. Не хочу, чтобы кто-то страдал из-за меня. Если тебе нормально жить с таким — вперед, не буду мешать.

— Эй, полегче.

Вот и прекрасное светлое будущее, которого все ждут.

Рациональное, безличное и жестокое.

— Из-за ваших противоестественных отношений с Яном все вокруг рушится, но это ничего, да? Зато вы проживете полную любви жизнь. Правда, недолгую.

— Что?

Иван посмотрел на меня вмиг протрезвевшим взглядом. Вспышка гнева, осветившая его лицо эмоциями, которые я никогда не хотела бы увидеть вновь, закончилась так же резко, как началась.

Он тяжело и глубоко дышал и явно не мог найти слов, чтобы оправдаться.

— Я снова сделал все неправильно, — сказал он тихо. — Прости.

— Помоги разорвать петлю, — попросила я Чернова дрожащим, готовым сорваться голосом. — Обещаю, я подумаю, что