– Ты умница, что не обратилась в милицию, – сказал он,выслушав ее по телефону, – приезжай, что-нибудь придумаем. – И он продиктовалей свой домашний адрес.

Через два часа молчаливый шофер отвез Свету в тихий дачныйпоселок неподалеку от Москвы, где на маленькой казенной даче с ванной ителефоном она прожила в одиночестве несколько дней. Чья была эта дача, Светатак и не узнала – спросить не решилась, а Андрей Иванович не объяснил. Толькосказал на прощание:

– Отдыхай, ни о чем не думай. В твоих проблемах мыразберемся. Ты должна быть спокойной и отдохнувшей, когда приступишь к работе.

Через неделю квартира была свободна от кавказца,паспортистка районного отделения милиции и пара работников жэка находились подследствием, а Светина мать лежала в хорошей клинике, где алкоголиков лечилимягкими, но эффективными методами. Свету удивило только одно: в процессе надквартирными мошенниками она не участвовала ни как потерпевшая, ни каксвидетельница.

Впрочем, скоро она приступила к работе и почти пересталачему-либо удивляться.

Наружным наблюдением Свете приходилось заниматься редко,хотя Андрей Иванович говорил, что она просто создана для наружки. И на этотраз, давая задание вести Амалию Петровну Зотову, вздохнул:

– Расходую лучшие свои силы на глупую бабу. Но что делать?За ней тянется цепочка. Не так важна она сама, как ее собеседники.

Первый собеседник Зотовой появился ранним вечером вмаленьком грузинском ресторанчике на Миусах.

Света быстро переоделась в машине, сменив джинсы и свитер наузкое короткое черное платье, сделала макияж и вошла в ресторан со своимширокоплечим спутником. Бессловесный Костик, ее сегодняшний напарник, снялкожаную куртку, надел пиджак, нацепил на нос круглые очечки с простыми стекламии моментально преобразился в интеллигентного молодого бизнесмена. Получиласьвполне стандартная, но милая парочка: молодой бизнесмен со своей длинноногойледи.

* * *

Об этом ресторанчике знали немногие. Нарсуду было мало. Настоликах горели свечи.

– Что ты такой напряженный, Митя? Расслабься. У нас сегодняне будет никаких деловых разговоров. – Амалия Петровна осторожно погладилаКурочкина по щеке.

Она сидела напротив него, за круглым столиком. Между нимидрожал огонек свечи, причудливо шевелились тени, и лицо Амалии Петровны всевремя менялось: то казалось молодым и прекрасным лицом его студенческой любви,девочки Ли, то делалось старым, безобразным, ледяным.

Курочкин ковырял вилкой лобио и молчал.

– Митюша, скажи хоть что-нибудь. Ты мне не нравишьсясегодня.

– Видишь ли, Амалия, я устал, – пробормотал ДмитрийЗахарович, не поднимая глаз.

– Я тоже устала. Вот мы сейчас и отдыхаем вместе. Последниедни были трудными, но теперь все хорошо. А если ты мне поможешь, если заследующие месяц-два мы с тобой наберем достаточно сырья, можно будет нанедельку отправиться куда-нибудь в теплые края, в Египет или в Таиланд. Кактебе такая идея?

Курочкин взглянул на нее удивленно:

– Ты хочешь поехать отдыхать со мной?

– Почему бы и нет? Мне надоело быть одной. Ты вдовец, яодинока, почему бы нам не позволить себе маленькие совместные радости настарости лет?

– Но у нас с тобой несколько… – Курочкин закашлялся, –несколько другие отношения…

– А почему бы тебе опять не назвать меня Ли? Это ведь тыпридумал для меня такое чудесное имя.

Официант принес горячее. Дождавшись, когда он отойдет,Курочкин тихо произнес:

– Я хотел тебя спросить, той женщине, которую я прислал… какее? Ей сделали искусственные роды?

– Какой женщине?

– Полянская ее фамилия.

– Полянская? Ты ее прислал? Ах, да… Конечно. Спасибо тебебольшое.

– А где она сейчас?

– Где? Ну, не знаю, наверное, еще у нас в больнице. А почемуты спрашиваешь?

– Ну, понимаешь, это же первый случай, когда вот так… А плодбыл какого пола?

– Ох, Митюша, не помню. Какая разница?

– Но ведь ты сама принимала?

– Да, конечно. А кто же? Ну какая тебе разница? Кажется,мальчик. Не помню.

Курочкин наконец решился посмотреть ей прямо в глаза. Но еевзгляд ускользал в дрожащем свете свечи.

– Скажи мне честно, Амалия.

– Ли, – мягко поправила Зотова, – я же просила иногданазывать меня Ли.

– Хорошо. Скажи мне, Ли, если у нас с тобой сегодня неделовая встреча, честно скажи мне: тебе не страшно?

– Ну-у, Митя, ты сегодня явно не в себе, – усмехнуласьЗотова. – Чего бояться? У нас все законно, ты сам знаешь.

– Нет. Не закон я имею в виду. Не закон! Мы ведь с тобой ужестарые. Скоро придется отвечать. Не здесь, а там.

– Ох, Митюша, – кокетливо погрозила пальчиком Зотова, – тебебольше пить нельзя. Ты бы лучше съел что-нибудь. Смотри, как вкусно, – и онаподнесла к губам Курочкина вилку с кусочком шашлыка. Он послушно, как ребенок,взял мясо в рот и стал жевать. – Вот и умница, – похвалила его Зотова, – правдавкусно? А отвечать, Митя, ни перед кем не придется. Там, – она многозначительноподняла глаза к потолку, – ничего нет. Я атеистка, ты знаешь.

– А я вот – нет, – признался Курочкин. – Чем старшестановлюсь, тем мне страшней.

Он налил себе полную рюмку коньяка из графинчика, выпилзалпом и продолжал:

– Хорошо. Ты – атеистка. Но тебе их хотя бы бывает жалко?

– Кого-их?

– Сама знаешь кого. Женщин, детишек.

– Тебе определенно нельзя пить, Митя. – Зотова откинулась наспинку стула и смерила своего собеседника ледяным взглядом. – Я это поняла ещев институте. Ты сразу пускаешь сопли и тонешь в них.

– Зачем ты мне врешь, Амалия? – вскинул на нее совершеннотрезвые глаза Курочкин. – Полянская Елена Николаевна сбежала от вас той ночью.Ребенка своего спасла. И мне, старому идиоту, от этого будет спокойней умирать.

– Откуда ты знаешь? – резко спросила Зотова.

– А вот это, дорогая моя Ли, уже не твое дело, –торжествующе улыбнулся Курочкин.

– Она приходила к тебе? Ты говорил с ней? Что ты ей сказал?

Курочкин встал, достал бумажник и швырнул на стол двестотысячные бумажки: