– Так что натворил твой папочка?

Улыбка Галена вначале поблекла, но затем появилась вновь.

– Дядья сказали мне, что отец соблазнил любовницукороля.

Улыбка исчезла окончательно. Гален никогда не видел своегоотца – Андаис казнила его, узнав, что он посмел соблазнить одну из ее фрейлин.Она не сделала бы этого, если бы знала, что результатом этой связи будетребенок. На самом деле пикси получил бы дворянство и вступил в брак с той фрейлиной.Бывали и более странные связи. Но темперамент Андаис заставил ее чуточкупоторопиться со смертным приговором – и Гален так и не увидел своего отца.

Будь среди нас люди, они извинились бы за то, что поднялистоль болезненную тему, но людей здесь не было, а мы не совались с извинениями.Если бы это доставляло Галену боль, он сказал бы, и мы приняли бы его чувстваво внимание. Но он не просил – и мы не лезли ему в душу.

– Обращайся с Нисевин как с королевой, как с равной.Это ей польстит и заставит потерять осторожность, – посоветовал Дойл.

– Она – фея-крошка. Ей никогда не сравняться спринцессой сидхе. – Это произнес Холод, отделенный от Дойла пустым стуломГалена. Его красивое лицо было таким надменным, каким я никогда его не видела.

– Моя прабабушка – брауни, Холод, – напомнила я.Мягко, чтобы он не решил, что я упрекаю его. Он плохо реагировал на упреки. Напервый взгляд, Холода мало что трогало – но я уже знала, что на самом деле онбыл чуть ли не самым ранимым из стражей.

– Брауни – полезные члены сообщества фейри. У нихдолгая и почтенная история. Феи-крошки – паразиты. Я согласен с Галеном: они –животные.

Я подумала: а как дальше Холод мог бы развить эту мысль?Каких еще представителей фейри он отбросит как ненужных?

– Не бывает ненужных фейри, – возразилДойл. – У всего есть своя цель и свое место.

– А какой цели служат феи-крошки? – задал вопросХолод.

– Я верю, что в них заключена сущность волшебнойстраны. Если они уйдут, Неблагой Двор начнет разрушаться еще быстрее, чем этопроисходит сейчас.

Я кивнула, вставая, чтобы отнести к раковине свою тарелку.

– Мой отец считал так же, а я нечасто видела, чтобы оношибался.

– Эссус был очень мудр, – произнес Дойл.

– Да, – сказала я. – Был.

Гален забрал тарелку у меня из рук.

– Я помою.

– Ты готовил ужин. Ты не обязан еще и мыть посуду.

– Я не слишком гожусь пока на что-то другое. – Приэтих словах он улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз.

Я выпустила тарелку, чтобы освободить руки и притронуться кего лицу.

– Я сделаю все, что смогу, Гален.

– Этого я и боюсь, – тихо ответил он. – Я нехочу, чтобы ты была обязанной чем-то Нисевин, во всяком случае, из-за меня. Нестоит это того, чтобы что-то задолжать этой твари.

Я нахмурилась и повернулась к остальным.

– К чему называть ее тварью? До того, как я покинуладвор, репутация фей-крошек такой скверной не была.

– Придворные Нисевин перестали быть только гонцамикоролевы или Кела. Нельзя сохранить уважение к себе, превратившись лишь вугрозу.

– Не понимаю. Почему – угрозу? Вы же сказали, чтофеи-крошки не могут нам угрожать.

– Я этого не говорил, – заметил Дойл. – Но влюбом случае то, что феи-крошки сделали с Галеном, случилось не впервые, хотяна этот раз все было более... жестоко. Раны более серьезны, чем бывало раньше.

Гален при этих словах отвернулся и занялся чем-то враковине, споласкивал тарелки, ставил их в посудомоечную машину. Он производилбольше шума, чем это было необходимо, словно не хотел слушать этот разговор.

– Ты знаешь, что пошедший против желания королевы можетоказаться в Зале Смертности, в умелых руках Иезекииля и его красных колпаков.

– Да.

– Сейчас она временами угрожает отдать провинившегосяфеям-крошкам. В сущности, двор Нисевин, когда-то уважаемый двор фейри со всемиприсущими двору обычаями, превратился просто в очередное пугало, вынырнувшее изтьмы, чтобы терзать других.

– Слуа – не просто пугало, – возразила я, – идвор у них тоже имеет свои обычаи. Но они тысячу лет были одной из страшнейшихугроз в арсенале неблагих.

– Значительно дольше, – поправил Дойл.

– Но они сохранили свое влияние, свои обычаи, своювласть.

– Слуа – это то, что осталось от исходного НеблагогоДвора. Они были неблагими еще до того, как появилось это слово. Не онипримкнули к нам, а мы – к ним. Хотя среди нас очень немного тех, кто это помнитили хочет помнить.

– Я согласен с теми, кто считает слуа сутью НеблагогоДвора и утверждает, что мы погибнем, если они уйдут, – произнесХолод. – Это они, а не феи-крошки, хранят нашу первичную силу.

– Никто не знает наверняка, – сказал Дойл.

– Не думаю, что королева станет рисковать, чтобы этовыяснить, – заметил Рис.

– Не станет, – кивнул Дойл.

– А это значит, что феи-крошки занимают положение,сходное с Воинством, – подытожила я.

Дойл взглянул на меня:

– Поясни.

Внезапная тяжесть его темного взгляда чуть не заставила меняпоежиться, но я удержалась. Я уже не была ребенком, пугавшимся высокого черногочеловека рядом с моей тетей.

– Королева сделает едва ли не все, чтобы сохранитьподдержку Воинства и обеспечить себе их услуги, но разве нельзя сказать то жесамое и о феях-крошках? Если она действительно опасается, что их уход вынудитнеблагих деградировать еще быстрее, чем сейчас, разве она не пойдет почти навсе, чтобы удержать их при дворе?

Дойл смотрел на меня очень долго, как мне показалось, апотом медленно моргнул.

– Возможно. – Он наклонился ко мне, сцепив передсобой руки на почти пустом столе. – Гален и Холод правы в одном. РеакцииНисевин отличаются от реакций сидхе. Она привыкла следовать приказам другойкоролевы – в сущности, пожертвовала своим королевским достоинством в пользудругого монарха. Мы должны заставить ее воспринимать тебя так же, как Андаис.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– Нам нужно всеми способами напоминать ей, что ты –наследница Андаис.

– До меня все еще не доходит.

– Когда Кел обращается к феям-крошкам, он делает этокак сын своей матери. Его приказы обычно столь же кровавы, как приказы егоматери, если не более. Но ты просишь об исцелении, о помощи. Это автоматическиставит нас в позицию слабых, поскольку мы просим содействия Нисевин и не слишкоммногое можем предложить ей взамен.