на цине бесструнном играл.

То всего мне дороже,

 что, корыстную славу презрев,

Ты на старости умер

 среди этих холмов и садов!

А Чайсан, как и прежде,

 с деревенькой старинной, глухой.

А Лили, как и раньше,

 под горою, у той же реки.

Я уже не увидел

 под оградой твоих хризантем,

Но еще задержался

 в деревнях расстилавшийся дым.

О сынах и о внуках

 мир хотя не узнал ничего,

Но доныне потомки

 с мест, обжитых тобой, не ушли;

И когда я встречаю

 с добрым именем Тао людей,

Снова каждая встреча

 расставаньем пугает меня!

Примечания

Лушань, Чайсан, Лили — места в нынешней Цзянси, связанные с рождением и жизнью Тао Юаньмина.

Цзинцзе — "спокойный и чистый" — посмертное имя Тао Юаньмина.

...гибель Цзинь и восшествие Сун... — время правления династии Восточная Цзинь — 317-420, династии Сун — 420-479 гг.

...ты хранил благородную мысль... — Бо Цзюйи, по-видимому, считает, что Тао Юаньмин, пережив династию Цзинь, не захотел служить узурпировавшему трон основателю династии Сун — полководцу Лю Юю. "Благородная мысль" Тао была шире: он не хотел служить и "своей" династии.

...сыновей государя Гучжу... — Бои и Шуци — сыновья государя Гучжу (XII в. до н. э.) — не захотели служить новой династии Чжоу и ушли на гору Шоуян, где умерли от голода, но не подчинились завоевателям.

Очистить одежду — то же, что отряхнуть прах — уединиться, уйти от суетного мира.

"Жизнь под сенью пяти ив" — сочинение Тао Юаньмина о своей жизни.

...на цине бесструнном играл... — В жизнеописаниях Тао Юаньмина рассказывается, что за вином он всегда играл на цине, лишенном струн.

Я еще не увидел под оградой твоих хризантем,/ / Но еще задержался в деревнях расстилавшийся дым. — в стихах Тао Юаньмина: "Хризантему сорвал под восточной оградой в саду..." и "Темной мягкой завесой расстилается дым деревень".

Источник: "Поэзия эпохи Тан VII-X вв. ", 1987, стр. 303

Написал при расставании о траве на древней равнине ("Повсюду сплошная на древней равнине трава...")

Повсюду сплошная

 на древней равнине трава.

Достаточно года,

 чтоб ей отцвести и ожить.

Степные пожары

 дотла не сжигают ее.

Лишь ветер весенний подул —

 и рождается вновь.

И запах из далей

 до старой дороги достиг.

И зелень — под солнцем

 приникла к развалинам стен...

Опять провожаем

 мы знатного юношу в путь.

Травы этой буйством

 печаль расставанья полна.

Примечания

Проводы знатного юноши в путь, буйство травы — нарочитое заимствование из "Чуских строф", поэзии IV—III вв. до н. э.

Источник: "Поэзия эпохи Тан VII-X вв. ", 1987, стр. 326

Ночной дождь ("Есть у меня человек, о котором помню...")

Есть у меня

 человек, о котором помню.

Он от меня

 далеко, в далеком краю.

Есть у меня

 и дела, что всегда тревожат,

Где-то во мне

 глубоко, глубоко внутри.

Так далеко

 этот край, что в него не приехать.

Не было дня,

 чтобы взгляд не вперил я в даль.

Так глубоко

 те тревоги, что их не развеять.

Вечера нет,

 чтобы я не устал от дум...

Да еще ночь

 с догорающею свечою

Я провожу

 одиноко в доме пустом.

Осенью день

 слишком долго не наступает,

Ветер и дождь

 непрестанно шумят, шумят!..

Если б не знал

 я монашеских правил жизни,

Все, что в груди,

 никогда бы не мог забыть!

Источник: "Китайская классическая поэзия в переводах Л. Эйдлина", 1984, стр. 191

Ночью в доме над рекой читаю стихи Юаня Девятого ("Прошедшею ночью в том доме над самой рекою...")

Прошедшею ночью

 в том доме над самой рекою

Я пел до рассвета,

 так было стихов твоих много.

Слова разлетались

 над красной резною решеткой,

И падали рифмы

 пред быстробегушей рекою.

И чисты и четки,

 в гармонию звуки сливались.

Возвышенно-тонки,

 вошли в совершенное мысли.

Ты взял в свои песни

 сияние белого снега,

Для них захватил ты

 лазурного облака прелесть.

В них каждый отрезок —

 литая из золота строчка,

Узоры двойные —

 нефритом скрепленные пары.

Ветров сразу восемь

 возникло в холодной пустыне,

В пять радужных красок

 зажженный пожар полыхает.

Петлей ледяною

 свиваясь, звук стынет за звуком,

Жемчужною низью

 круглятся за знаками знаки.

В поэмах созвучья

 сплетаются вышивки тоньше,

Их кости и мышцы

 нежнее и мягче, чем хлопок.

Бурлят и клокочут,

 вздымаясь кипящей волною,

Поют, разливаясь,

 сильней, чем свирели и струны.

Медовый источник

 забил, из земли вырываясь

Напев величавый

 нисходит с высокого неба.

И духи и бесы,

 внимая, как будто рыдают,

И рыбы-драконы,

 услыша, застыли в молитве.

В кругу своем звезды

 смятенно сбиваются в толпы,

Луна, опускаясь,

 на время осталась послушать.

Растрогались гуси —

 они тишины не нарушат.

Грустят обезьяны —

 и те погрузились в молчанье.

И льются ручьями

 у ссыльного странника слезы,

Свой путь прерывает

 торговца проезжего лодка...

О песнях украдкой

 певицы тебя умоляют,

Мы внемлем неслышно