Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одинокая лодка
раза три приставала в Чу.
Конь, в дороге уставший,
проскакал четырежды Цинь.
Днем во время скитаний
голод тело мое томил,
Сна не ведая ночью,
неспокойной была душа.
Ни восток мне, ни запад
не давали на час приют.
Я туда и обратно
тучей-странницей проходил.
И в невзгодах и смутах
потерял я родимый дом.
Кость и плоть мою тоже
разнесло по дальним краям.
И на юге, в Цзяннани,
и на север от вод Реки
Всюду мог бы увидеть
прежних близких моих друзей.
Прежних близких и милых,
распростился с кем навсегда,
О кончине которых
узнавал через много лет.
И с утра я печалюсь
и лежу до вечерней тьмы.
И я вечером плачу
и сижу до света зари.
Жаркий пламень печали
сердце жжет до самых глубин,
Грусти иней холодный
проникает в корни волос.
Жизнь моя неизменно
состоит из подобных мук.
Так я в зависти вечной
к населению "Чжу и Чэнь".
Примечания
Были веком ценимы поучения Мудреца... — мудрец — Конфуций.
Цзяннань — часть Китая к югу от реки Янцзы.
Река — река Янцзы.
Источник: Бо Цзюй-и "Стихотворения", 1978, стр. 232
Я впервые на Тайханской дороге ("Холодное небо. Свет зимнего солнца тусклый...")
Холодное небо.
Свет зимнего солнца тусклый.
Вершина Тайхана
теряется в синей мгле.
Когда-то я слышал
об этой опасной дороге.
Сегодня и я
проезжаю один по ней.
Копыта коня,
леденея, скользят на склонах:
По петлям тропинок
тяжел для него подъем.
Но если сравнить
с крутизною дороги жизни,
Покажется эта
ровней, чем моя ладонь.
Источник: "Поэзия эпохи Тан VII-X вв. ", 1987, стр. 292
Я остановился на ночь в деревне на северном склоне горы Цзыгэ ("С утра я бродил по склонам горы Цзыгэ...")
С утра я бродил
По склонам горы Цзыгэ,
А вечером спать
К подножью в деревню сошел.
В деревне старик
Встретил радушно меня.
Он для меня
Открыл непочатый кувшин.
Мы подняли чарки
И только к губам поднесли —
Толпой солдатня
Внезапно к нам в дом ворвалась.
В лиловой одежде.
Топор или нож в руке.
Их сразу набилось
Больше десяти человек.
Схватили солдаты
С циновки мое вино,
И взяли солдаты
С блюда мою еду.
Хозяину дома
Осталось в сторонку встать
И руки сложить,
Как будто он робкий гость.
В саду у него
Было дерево редкой красы,
Что он посадил
Тридцать весен тому назад.
Хозяину дома
Жалко стало до слез,
Когда топором
Под корень рубили ствол...
Они говорят,
Что на службу их взял государь,
Они берегут
Священный его покой
Хозяину дома
Разумней всего молчать:
Начальник охраны
В большой при дворе чести.
Источник: Бо Цзюй-и "Стихи", 1958, стр. 209
Я слышу плач ("Вчера плакала у южного соседа...")
Вчера плакали у южного соседа.
Как тягостен этот плач!
Говорят, это плачет жена над мужем.
Мужу было двадцать пять лет.
Сегодня был плач в деревне на север от нас.
Как режет меня этот плач!
Говорят, это плачет мать над сыном,
Сыну было семанадцать лет.
И так повсюду — со всех четырех сторон —
Под нашим небом много сломлено молодых.
И я знаю — проплывающие в мире люди
Редко доживают до седых волос.
Я сегодня перешел через сорок. Вспоминаю
Тех других и рад за себя.
И теперь, смотрясь в светлое зеркало,
Я не ропщу, что, голова моя как снег.
Источник: Эйдлин Л.З. "Из танской поэзии (Бо Цзюй-и)", 1946, стр. 60
Я смотрю, как убирают пшеницу ("Приносит заботы крестьянину каждый месяц...")
Приносит заботы
крестьянину каждый месяц,
А пятый и вовсе
хлопот прибавляет вдвое.
Короткою ночью
поднимается южный ветер,
И стебли пшеницы
на землю ложатся, желтеют...
Крестьянские жены
в корзинах еду проносят,
А малые дети
кувшины с водою тащат.
Одни за другими
идут по дороге к полю.
Мужчины-кормильцы
на южном холме, под солнцем.
Подошвы им ранит
дыханье земли горячей.
Им спины сжигает
огонь палящего неба.
В труде непрестанном,
как будто им зной не в тягость.
Вздохнут лишь порою,
что летние дни так долги...
Еще я вам должен
сказать о женщине бедной,
Что с маленьким сыном
стоит со жнецами рядом
И в правой ладони
зажала поднятый колос,
На левую руку надела
свою корзину.
Вам стоит подслушать
бесхитростную беседу —
Она отзовется
на сердце печалью тяжкой:
"Все дочиста