Но это случилось во времена Алана II…

…а Алан II правил Делейном четыреста пятьдесят лет назад.

«О Боже, — прошептал Питер. Он успел дойти до кровати иупасть на нее прежде чем подкосившиеся ноги бросили его на пол. — Он уже былздесь! Он делал то же самое, точно так же, и это было четыреста лет назад!»Лицо Питера было мертвенно-бледным; волосы его встали дыбом. Он впервые понял,что Флегг, королевский чародей — чудовище, прошедшее в Делейн снова и служащеетеперь новому королю, служащее его несчастному, глупому младшему брату.

Сперва Питер хотел предложить Бесону еще денег за то, чтобытот передал Медальон и записку Андерсу Пейне. Ему казалось, что это можетуказать на истинного преступника и освободить его, Питера. Потом он решил, чтотакие вещи случаются в сказках, но не в реальной жизни. Пейна просто посмеетсяи назовет это подделкой. А если и поверит? Это может погубить и главного судью,и узника. Питер внимательно слушал обрывки разговоров Бесона и стражников, знало Черной Подати и о том, что Томаса Светоносного переименовали в ТомасаНалогоносного. Ходили и еще более нелестные шутки о короле, и топор палача наПлощади Иглы поднимался и опускался с постоянством, которое могло бы показатьсяскучным, не будь оно таким устрашающим.

Теперь Питер начал прозревать. Цель Флегга: привестиустоявшийся порядок в Делейне к смятению и хаосу. Находка медальона и запискитолько ускорит его действия, и тогда они с Пейной неминуемо погибнут.

В конце концов Питер спрятал улики туда же, где они лежалираньше, и туда же положил три фута веревки, на изготовление которых у него ушелмесяц. Находка медальона, пролежавшего в тайнике четыреста лет, доказывала, чтоместо это вполне надежно.

В ту ночь он долго не мог заснуть. Ему мерещился сухой,надтреснутый голос Левена Валера, шепчущий в ухо: «Отмщение! Отмщение!»

Время шло, а Питер по-прежнему оставался в своей одиночнойкамере. Борода его закрыла всю нижнюю часть лица, кроме белого шрама, похожегона зигзаг молнии. За это время он видел в окно много горестных изменений и ещео многих слышал. Топор палача на площади продолжал работать с мерностьюмаятника — иногда за день с плахи скатывалось не меньше дюжины голов.

На третий год заключения Питера, когда он впервые смогтридцать раз подтянуться на потолочной балке в своей спальне, Андерс Пейнаподал в отставку. В пивных об этом судачили целую неделю, а тюремщики Питера —еще дольше. Многие говорили, что Флегг сразу же предаст Пейну суду, и скорожители города воочию убедятся, что же все-таки течет в жилах бывшего главногосудьи — кровь или ледяная вода. Но Пейну не трогали, и пересуды прекратились.Питер был рад этому: он не держал зла на старика, хоть тот и поверил в еговиновность. Он понял уже, как ловко Флегг умеет подделывать улики.

В тот же год умер отец Денниса, Брендон, просто и достойно,так же, как и жил. Несмотря на ужасную боль в груди, он окончил дневную работуи медленно добрел до дома. Он сидел на кровати и ждал, когда пройдет боль, ноона только усиливалась. Тогда он подозвал жену и сына, поцеловал их и попросилналить ему стаканчик джина. Выпив, он еще раз поцеловал жену и отослал ее изкомнаты.

«Служи своему хозяину как следует, Деннис, — сказал он сыну.— Ты теперь мужчина, и на тебе лежат обязанности мужчины».

«Я буду служить королю, как смогу, отец», — пообещал Деннис,хотя его пугала мысль о том, что ему придется взваливать на себя обязанностиотца. Уже три года Брендон и Деннис служили Томасу, и на первый взгляд ихобязанности оставались теми же, что и при Питере, но только на первый взгляд.

«Да, королю, — прошептал Брендон. — Но если тебе понадобитсясослужить службу твоему первому хозяину, Деннис, ты не должен колебаться. Я быникогда…»

В этот момент Брендон схватился рукой за грудь и умер. Онвсегда хотел умереть именно так — в своем кресле, у своего камина.

На четвертый год заключения Питера — его веревка медленноделалась все длиннее и длиннее — исчезло семейство Стаадов. Корона присвоиласебе то немногое, что осталось от их земель, как это делалось с другимизнатными семьями, тоже исчезнувшими.

Исчезновение Стаадов было лишь вскользь упомянуто в пивных взаполненную событиями неделю — четыре казни, повышение налога на владельцевлавок и заключение в тюрьму старухи, которая три дня и три ночи бродила вокругзамка, крича, что ее сына забрали и мучают за то, что он выступал против новогоналога на скот. Но когда Питер услышал о Стаадах из разговора тюремщиков,сердце его замерло.

Цепь событий, приведших к исчезновению семьи его старогодруга, была теперь до ужаса знакомой всем в Делейне. Топор палача уже сильносократил количество делейнской знати. Многие погибли потому, что их семьислужили королевству сотни, а то и тысячи лет, и они не могли поверить, что ихможет постигнуть подобное несчастье. Другие бежали, спасаясь от той же участи.Среди них были и Стаады.

Ходили слухи, с опаской передаваемые в самые уши, чтобежавшие дворяне не просто бежали, а собрались где-то, быть может в диких лесахна севере, и поклялись свергнуть короля.

Эти истории доходили до Питера, словно принесенные ветром,но он не давал надежде слишком глубоко проникнуть в свое сердце. Вместо этогоон работал над веревкой. В первый год веревка каждые три недели удлинялась навосемнадцать дюймов. В конце года у него был канат длиной в двадцать пятьфутов, вроде бы достаточно прочной, чтобы выдержать его вес. Но была разницамежду спуском на веревке с высоты потолочной балки и с высоты в триста футов, иПитер знал это. Его жизнь в буквальном смысле висела на волоске — на этомтонком канате.

И двадцати пяти футов в год явно было недостаточно; он могнадеяться на осуществление своего плана лишь через восемь лет, а доходившие донего слухи были тревожными. Королевство должно устоять; нельзя допускать хаосаи мятежа. Справедливость должна быть восстановлена законным путем, а не огнем имечом. Перед законом все равны — он, Томас, Левей Валера, даже Флегг.

Как Андерсу Пейне понравились бы эти его мысли! Питер решил,что должен попытаться бежать как можно скорее. Он снова и снова делалвычисления в уме, чтобы не оставлять следов, обещая себе, что не допуститошибки.

На второй год он начал брать по десять ниток из каждойсалфетки, на третий — по пятнадцать, на четвертый — по двадцать. Веревка росла.В конце второго года пятьдесят восемь футов; в конце третьего — сто четыре, вконце четвертого — уже сто шестьдесят.

До земли оставалось еще сто сорок футов. В последний годПитер начал брать по тридцать ниток из каждой салфетки, и это впервые сталозаметно — края салфетки были теперь как будто изгрызены мышами. Каждый день онждал, что его воровство будет обнаружено.