Это отвлекло Иванову от вышеупомянутых органов. Она спонятным интересом посмотрела на меня и, коченея, спросила:

— Что-о?!

— Верочка, дочь Моргуна, умерла.

— Когда?

— Вчера утром. А с чего, по-твоему, я так напилась? — неморгнув глазом соврала я.

Причина сомнительная, конечно, но Иванова поверила.

— Как ты узнала? — спросила она.

В откровенности своей я решила идти до конца.

— Утром случайно зашла к ней на чашечку кофе, а она ужехолодная. Я имею ввиду Верочку.

— Как это “зашла”? Вы разве знакомы?

— Познакомились благодаря тебе, она пригласила меня, янадарила ей масючкиных гераней и обещала наведаться. Когда выполнила обещание,увидела, что Верочка не совсем жива, то есть совсем не жива.

Иванова испытующе посмотрела на меня.

— Ты серьезно?

— Клянусь всем, что у меня есть.

Людмила охнула и осела.

— Господи, какое горе.

— Горе ужасное, — подтвердила я.

— Так вот почему не звонит Фима! — вскрикнула она ипомчалась в столовую.

Я за ней следом. Там Катерина удачно теснила Виктора захолодильник. Он злился, оправдывался, но лез.

— Ничего-ничего, продолжайте, вы мне не мешаете, — бросилана ходу Иванова и, схватив “мобильник”, набрала номер кафедры.

Я поразилась тому, как тонко она себя повела. Лучше и непридумаешь, чем позвонить на работу и все выпытать у сотрудников, потому чтосам Моргун вряд ли был там в такое непростое для него время.

Но Моргун был на работе.

— Он на кафедре, — изумленно сообщила мне Иванова идобавила: — Представь себе, весел и трезв, как стеклышко.

— Если судить только по голосу, — очень к месту ввернула я.

Ивановой некогда было обращать внимание на мои шпильки, онауже вовсю беседовала с Моргуном, причем сплошь на профессиональные темы.Поинтересовавшись чьим-то зондом, она скроила умнющую физиономию, будто Моргунмог оценить это по телефону. Затем перешла к какому-то белковому обмену.Подробно выспросив про уровень протеинов, альбуминов и глобулинов, Ивановаосталась довольна и приступила к обмену жировому. Теперь ее интересовали сплошьтриглицериды, а так же альфа и бета липопротеиды.

Я тихо сходила с ума. Катерина оставила Виктора в покое и,затаив дыхание, уставилась на Иванову, словно именно в этот момент решалась всяее жизнь. Виктор был менее впечатлителен, но из щели между стеной ихолодильником вылез и тоже к происходящему интереса не терял.

Иванова тем временем наяривала загадочными терминами. Узнав,что щелочная фосфотаза — двадцать девять, а холестерин — семь, при сахаре —шесть, она пришла в восторг, а когда выяснила, что количество вводимыхпарэнтерально растворов уменьшилось на двадцать процентов да при этом больнойеще и неприятных ощущений не получил, она и вовсе закричала “ура”.

— Будем надеяться, что количество эритроцитов тоже начнетвходить в норму, — сказала она, после чего я принялась шипеть ей в ухо:

— Иванова, в своем ты уме говорить об фосфотазе, когда учеловека умерла единственная дочь.

— Отстань, — лягнула меня Иванова и продолжила в трубку: — Ярада за вас, Ефим Борисыч, прекрасные результаты. Сегодня приболела, а завтраобязательно загляну на кафедру. Кстати, как ваше здоровье? … Прекрасно? … Ярада. И дома все в порядке? …

Лицо ее медленно начало вытягиваться. Я насторожилась.Иванова погрозила мне кулаком, шепнула “убью” и забасила в трубку:

— Чудесно, чудесно, Ефим Борисыч, рада, рада за вас, у менятак же, всего хорошего, до завтра, отключаюсь, да-да, отключаюсь.

Она отключилась и сказала “сволочь”, непонятно кого имеяввиду. Я тупо смотрела на Иванову и ошалевала.

— Куда ты меня вляпала? — строго спросила она, потрясаякулаками. — Может прикажешь набить тебе морду?

— Не прикажу, — униженная, но не сломленная ответила я.

— А надо бы набить. Все прекрасно у него. Слышишь, ты,диверсантка? У него все прекрасно. Десять вечера, а он еще на кафедре и полонсил. Больная его выздоравливает, дома у него все в порядке, сам трезв, как иобещал, а разговаривает со мной сквозь зубы, видишь ли оне обиженные, а всепотому, что я первая звоню. Не звонила бы, уже завтра начал бы меня искать, атеперь воспрял духом, решил, что его взяла, можно кочевряжиться. Я в жизни такне унижалась, как сегодня! А все ты, ты виновата! Так мне дуре и надо! Комуверю? Хорош розыгрыш!

— Какой розыгрыш! — с трудом очнулась я. — Верочка вчераутром лежала в своей кровати и была холодна, как лед.

Иванова задумалась. Видимо крик мой был очень натурален.

— Лежала, говоришь, хорошо, попробуем зайти с другого конца.Позвоню Архиповой, она живет с Моргунами рядом и дружит с его Зинкой.

Минут сорок Иванова трепалась с Архиповой, но с тем жерезультатом. Выяснила лишь, что Зинка, жена Моргуна, после обеда была весела,хоть и жаловалась на колготки Леванта, которые если рвутся, так обязательно невовремя и в лифте.

— И все? — разочарованно спросила я.

— И все, — с угрозой подтвердила Иванова.

— А ребенок?

— Ребенка Зинка держала на руках.

Это меня воодушевило.

— Вот видишь, — закричала я, — раз ребенок сейчас у них,значит Моргуны и знать не знают, что их дочь мертва. Нянчат ребенка и думают,что она прохлаждается со своим любовничком.

— Каким любовничком?

— Да ты же и здесь не в курсе! — воскликнула я, поражаясьглубинам провалов своей памяти. — У Верочки был любовник, муж Таты.

— Какой Таты?

— Слушай, Иванова, ты глупеешь на глазах. Тата Власова,вспоминай, твоя любимая подшефная…

— Терпеть ее не могу.

— Новость не нова, но речь не о том. Если родные покойнойрадуются и живут с мыслями о зондах и колготках, это говорит лишь об одном: онине видели дочь минимум два дня и думают, что у нее все в порядке. А на самомделе Верочка мертвая лежит в своей квартире. Если не веришь, поедем — убедишьсясама.

Но тут вмешалась Катерина, которой, видимо, жуть как нехотелось драться с Виктором в одиночестве.

— Куда “поедем”? На часы посмотрите, — она кивнула на своючокнутую кукушку, — Одиннадцать скоро, а вам приспичило на мертвяков смотреть.Пока до Ростова доедете, час ночи будет.