Среди этих белесых муравьиных куч гордо и красивоподнимается мечеть. Нет, сама мечеть невысокая и приземистая, но белокаменныйминарет рвется в синее небо, острый купол вонзается в синеву, от этогосооружения веет странным чувством сопричастности с будущим, словно попал вследующий век и смотрю на космическую станцию слежения за звездолетами.

От мечети несет прохладой, справа от входа крохотныйбассейн, на высоту человеческого роста бьет фонтан. Двое стариков беседуютмирно, сидя на невысоком гранитном барьерчике, в самом бассейне копошатсядетишки, плескаются водой, кричат, верещат.

Новодворский сказал громко:

– Какие молодцы!.. Они переселились сюда меньше чем годназад, а какое село отгрохали! Город, а не село. Виданное ли дело, фонтан вселе? Европа.

– Кобызы вроде бы не Европа, – сказал Карашахиносторожно.

– Ну, Азия! – возразил Новодворский. – Всеравно – Европа. Теперь те дикари, которых Миклухо-Маклай открыл, для наскомпьютеры делают, электроникой нас завалили. А мы ничего не умеем. А здесьумеют работать люди. Не то что наши криворукие, косопузые, спивающиеся…

– Да-да, русские ни на что не способны, –подхватил я, – кроме пьянства и свинства… Чтоб вот такой фонтан в деревне?Да если даже из Москвы приедут и сделают им, то на другой же день в негонасрут!

– Это точно. Как сказал Андрей Дмитриевич Сахаров,русские ни на что не способны, кроме пьянства и свинства.

Геннадий обернулся, сказал любезно:

– Вы забыли сказать про совесть вашей нации.

– Да-да, – сказал Новодворский, – АндрейДмитриевич Сахаров – совесть нашей нации.

– Вот-вот, – сказал Геннадий, – совесть вашейнации… Ага, вот и их главный! Приехали.

Машина остановилась, Новодворский и Карашахин вылезали, ябросил понимающий взгляд на Геннадия. Достали мужика. Понимает, что за такиереплики могут уволить, но сдержаться уже не может. Вот даже шея покраснела,весь кипит, от злости едва не лопается.

Крамар уже здесь, открыл дверцу, я вышел, с наслаждениемвдохнул свежий чистый воздух. В сторонке Новодворский, выпятив громадное брюхо,осматривался с самым что ни есть хозяйским видом.

– Да это же рай, – проговорил он довольно. –Вот это люди! Не то что наши пьяные да косорукие… Вечно пьяные, а косопузые таки вовсе от рождения!

Карашахин покосился на них, сказал негромко:

– Каждый народ трепетно любит свою историю, и тольконаш народ ее грубо имеет.

Новодворский живо откликнулся:

– Это вы хорошо и правильно сказали! Как истинный иубежденный демократ, скажу прямо: нашей стране давно уже нужен другой народ.

Я направился к гостеприимно раскрытым вратам мечети, сзадиохрана сдерживает толпу, ноги ступают по тщательно уложенным плитам из розовогокамня, у нас такие только на Старом Арбате, везде чисто, ухоженно, в воздухепрохлада от арыков, хотя день жаркий, солнце уже напекает голову…

В мечеть заходить не рискнул, вдруг да оскорблю чем чувстваверующих, заглянул в огромное светлое и строгое помещение, люди сидят на полу,точнее, на тонком ковре, не толще махровой простыни, кто-то на пятках, положивруки на колени, кто-то по-турецки, но все смотрят и слушают очень внимательно.Видно, что внимают учителю, а также видно, что никто не будет потом острить ивысмеивать ни походку муллы, ни его речь.

Мулла в расшитом зеленом халате на небольшом помосте,окруженном сидящими людьми, что-то объясняет на своем языке, слушаютпочтительно и серьезно. Я всматривался в их лица, множество мужчин, зрелых исильных, с суровыми решительными лицами, большинство в тюбетейках: белых,темных, расшитых узорами, два-три человека с книгами в руках, другие неотрывают взглядов от муллы.

А что нужно сказать русским, мелькнуло в черепе горькое,чтобы вот так слушали? Проповеди попов – смешно, доклад парторга – ушло, лекцияо науке – засмеют, кому надо, а здесь у всех такие лица, что зависть началагрызть внутренности с такой силой, что я всерьез испугался прободения желудка.

Потом они разом вскинули руки, поднесли открытыми ладонями клицу, подержали так, творя неслышную молитву.

Я потихоньку отступил, вздохнул. Карашахин смотритвнимательно, лицо Новодворского сияет победно, словно это он сумел создатьтакой ухоженный мирок на Рязанщине, посреди огромного заброшенного иопустошенного мира, куда даже дорог в общепринятом значении нет, ведь дорогойтупые русские называют то место, где собираются проехать.

Карашахин сказал значительно:

– А еще взгляните, господин президент…

Я проследил за его взглядом, на высоком и добротномдвухэтажном доме гигантская тарелка. Такую видел разве что на здании «Кросны»,что изготавливает такие тарелки. Третья вроде бы на Пентагоне, да еще наголовном авианосце, что за передачи здесь смотрят…

Взгляд невольно скользнул по крышам домов кобызов, в сердцеснова кольнуло. У каждого на крыше тарелка, пусть не такая огромная, но все жене простая, для приема спутниковых передач, а многофункциональная, дорогая,чтоб и Интернет, и высокоскоростное соединение для видеоконференций…

В сторонке прокатил джип, такие часто встретишь на улицахМосквы, на них разъезжают без особой нужды братки, здесь же, на бездорожье, онинамного уместнее. Хотя кобызы сумели и бездорожье убрать, везде сухо, вездетротуары, вымощенные широкими каменными плитами.

Новодворский ядовито хохотнул:

– А вот и обязательная часть программы встречигенсеков!

Набежали веселые и хорошо одетые дети, смеющиеся, румяные, сблестящими от любопытства глазами, поднесли цветы, яркие и сильно пахнущие.Настоящий Восток, где даже цветы не умеют пахнуть вполсилы, я благодарил, отеческиулыбался, гладил по головкам, дети убегали, осчастливленные, Новодворскийзаметил вдогонку, что уж что-что, а встречи любимого дедушки Ленина и папашиСталина взяты явно из восточных ритуалов, там всегда восточных деспотоввстречали детишки с цветами…

Карашахин сказал за моей спиной:

– Господин президент, вам стоит пообщаться с верховныммуфтием…

Я спросил:

– А тот Абдулла что?

– Аятолла.

– Ты меня словами не путай, – пригрозил я, –а то сейчас что-нибудь вверну по-латыни, загнешься. Этот старше?

– По крайней мере, – ответил Карашахин сзагадочностью в голосе, – у верховного муфтия Али Алдина власти побольше.Если говорить правду, то духовная власть в его руках полностью.

Он взял меня за локоть и развернул в сторону дома, чтовысился несколько в сторонке, вокруг зеленая лужайка, похожая на английскийгазон, все это окружено невысоким заборчиком из тонких металлических прутьев.Человек перепрыгнет, хоть и с трудом, но коза или овца не рискнет, оченьразумно.