Тут уж Берта не утерпела.

— Но Аллен признает, что был там. Он…

— Конечно, признает, — фыркнул Селлерс. — Все это, вместе взятое,еще раз доказывает, что эта подборка отпечатков — чистая липа, доказательствоневесть чего, истории, взятой с потолка Дональдом, чтобы спасти свою лицензию.

— Но послушай, — не унималась Берта. — Слишком уж многоляпов — до смешного. Дональд мог бы придумать и поумнее.

— А я думал, что ты намерена расторгнуть с ним партнерство ивыйти сухой из воды, — бросил Селлерс.

— Я за честную игру, — окрысилась Берта, — и хочу, чтобыДональду не перекрыли кислород за здорово живешь!

— Могу сказать тебе, что ожидает Дональда. Знаешь ли ты, чтотакое вытрезвитель?

По лицу Берты было видно, что она не уяснила, к чему клонитСеллерс.

— Если не знаешь, то расскажу, — продолжил тот. — Пьяницподбирают на улицах и бросают в этот бункер.

Ребят там выворачивает наизнанку. Они блюют на стены, на поли друг на друга. Они вопят и рычат или храпят, кто в отрубе. Они дерутся иизрыгают проклятия, теряют всякое самообладание.

Теперь твоему дорогуше Дональду предстоит оказаться ввытрезвителе для пьяниц. Утром, возможно, ему удастся доказать, что былтрезвым, но сейчас у меня не вызывает сомнения, что он пьян. Иначе зачем емураспинаться о том, что у него есть отпечатки пальцев Карлетона Аллена. Будь онтрезвый, разве стал бы доказывать, что снял все эти отпечатки в мотеле«Постоялый дворик».

Может быть, Дональду придется пробыть в вытрезвителе два илитри дня, пока он не протрезвится. Только на трезвую голову он сможет рассказатьмне всю правду про эти отпечатки. И тогда я его выпущу.

— Ты не посмеешь этого сделать, Фрэнк, — вырвалось у Берты.

— Еще как посмею, черт меня подери. Сама увидишь.

— Хорошо же, но тебе это даром не пройдет.

— А кто сможет мне помешать? — спросил Селлерс, обдав еенегодующим взглядом.

— Хотя бы я, — ответила Берта, гневно глядя на него.

— Раз так, то выслушай меня, Берта Кул. Ты спелась с этиммаленьким хитрецом, и он держит тебя в напряжении с того момента, как толькостал твоим партнером. Тебе достаются все шишки, а с него — все как с гуся вода.Он и сейчас тебя подставил — шансы у тебя сохранить лицензию такие же, какуцелеть в аду у снежного кома. Это я бросаю тебе спасательный круг, да и тотолько в память старой дружбы. Надеюсь, у тебя хватит ума уцепиться за него, ая позабочусь вытащить тебя на берег. Ты сможешь вернуться к прежней привычнойжизни респектабельного детектива и спать спокойно. Дела подобного рода, какэто, чреваты серьезными последствиями и явно тебе не по зубам.

— Они и тебе не по зубам — иначе ты бы не гонялся за нами, —заметила Берта. — Если бросишь Дональда в вытрезвитель, не надо мне от тебяникакого спасательного круга.

— Считай, что почти осталась без лицензии, миссис Берта Кул.

— А ты знай, что я тебя послала ко всем чертям,самодовольный сукин сын! — крикнула Берта. — Ты, может, и не поверишь, номожешь считать, что остался без работы — это я тебе говорю.

Выведите ее! Отправьте малыша в вытрезвитель! Он накачалсянаркотиками, — распорядился Селлерс.

Вытрезвитель оказался именно таким, каким описал его сержантСеллерс.

Вначале, когда меня бросили туда, народу там было немного,да и сильно пьяных не было.

Один был арестован за то, что находился за рулем в нетрезвомвиде. Он был весьма прилично одет и без конца сетовал на то, как это отразитсяна его добром имени, на его жене и детях, и коротал время, оплакивая своюгорькую судьбину.

Еще там был общительный алкаш, который непрестанно ко всемобращался, вновь и вновь пытаясь пожать руки своим сокамерникам.

Он все время рассказывал о том, что с ним случилось. Клялсяв вечной дружбе. Пожимал руки. Для верности, что никого не пропустил, вновьобменивался рукопожатиями с каждым по нескольку раз, не забывая пои этомговорить одно и то же.

В нашей камере был и еще один, которого сначала тянуло наподвиги, и он лез с кулаками на каждого, но, к счастью, скоро вырубился изаснул.

Около двух часов ночи стали поступать экземпляры хуженекуда.

Вытрезвитель напоминал большую квадратную клетку с цементнымполом, посередине которого проходил желоб для стока нечистот, и утром, когдапьяниц выдворяли восвояси, его промывали струей воды под напором из шланга.

Обычно нечистоты стекали к центру пола и дальше по желобу —в сток, но около трех часов утра, когда в вытрезвиловке был полный кворум, пара«полутрупов» своими телами закрыли решетку стока и вся эта дрянь сталанакапливаться по всему полу. Запах блевотины стал невыносимым.

Забившись в угол, я пытался избегать как затопляющихпомещение нечистот, так и своих сокамерников.

Раз или два мне даже удалось задремать.

В шесть часов утра нам принесли горячую бурду, которая, судяпо всему, выдавалась за кофе. Бедолаги с мутными глазами тянули к кружкамдрожащие руки.

В половине девятого утра всю компанию погнали в суд, нокогда я попытался отправиться вместе с остальными, меня попросту оттолкнули.

— Для суда вы еще слишком пьяны, — заявил мнесопровождающий. — Оставайтесь здесь!

Так меня и оставили вкупе еще с четырьмя насквозьпропитавшимися нечистотами сокамерниками, у которых видок был такой, чтовыводить их куда-либо явно не имело смысла.

В девять часов выкрикнули мое имя.

Я прошел к двери вытрезвителя.

Какой-то человек сказал:

— Сюда, — открыл мне дверь, и я вышел.

Надзиратель вернул отобранные у меня вещи в присутствииполицейского, и тот прошел со мной в лифт.

Мы петляли, пока не добрались до кабинета Фрэнка Селлерса.

Сержант восседал за своим письменным столом.

Берта Кул с видом бульдожки, стерегущей мозговую кость,находилась здесь же, ближе к стене, с каким-то типом с серыми пронизывающимиглазами на жестком, суровом лице.

Берта представила его:

— Доусон Кесил, наш адвокат.

Он встал и пожал мне руку.

— Выслушайте меня, — сказал Селлерс, — какой мне смысл темнить?Я не придирался к этому парню, просто мне показалось, что он пьян. Иначе ничемне объяснишь то, что он здесь наплел. Я приказал, чтобы его поместили ввытрезвитель с намерением перевести его в другое место или даже выпуститьсовсем, как только найдем кого-нибудь, кто бы мог освидетельствовать егосостояние и подтвердить, что это вполне безопасно как для него самого, так идля окружающих.