– Неужели тебе это нравится?

– Нравится.

Она снова улыбнулась мягко и ласково.

– Ты пойми, у меня никогда этого не было. У менядетства-то не было нормального. С тринадцати лет – я и кухарка, и портниха, инянька, и доктор, и уборщица. Теснота, шум, гам, кто-то плачет, кто-то играет,бегает, кто-то уже что-то разбил – сумасшедший дом. А мне книжку прочитатьнекогда было, я еле-еле успевала уроки делать, школу на одних тройках вытянула.Зато потом, правда, наверстала, когда с младшими занималась. А теперь я одна, втишине, просторно, спокойно. Я целыми днями книги читаю и кино смотрю. Вот тыбудешь смеяться, а я ведь Конан Дойла только в прошлом году в первый разпрочитала.

– А если я предложу тебе все то же самое? Уйдешь отДусика?

– Что значит «то же самое»? – Она приподнялась наподушке. – Ты купишь мне квартиру и будешь приходить два раза в неделю?

– Ну, например, – уклончиво ответил Саприн. Идеяему не понравилась. Он вовсе не хотел делать из Кати любовницу-содержанку, онхотел сделать ее своей женой.

– Тогда меня это не устроит.

– Почему?

– Потому что с Дусиком у меня договор, и, когда егонет, я не страдаю. А тебя я буду любить, и твои визиты два раза в неделю будутменя оскорблять. Ведь ты не женат?

– Нет, не женат. То есть разведен.

– Это все равно. Так вот, если я буду знать, что ты неженат, живешь один, а меня держишь где-то отдельно и приходишь два раза внеделю, я буду с ума сходить от ревности и злости. Не равняй себя с Дусиком, стобой так не выйдет.

– А если я женюсь на тебе?

– И меня не спросишь? – насмешливо откликнуласьона.

– Ну извини, я не так выразился. Если я попрошу тебястать моей женой? Согласишься?

– И стирать тебе рубашки и каждый день готовить обеды?

– И рожать мне детей.

– Нет.

– Почему?

– Дай мне отдохнуть, Коля. Ну хоть пару лет. Дай в себяприйти.

Он лег на спину, закинул руки под голову. Радужноенастроение постепенно таяло, появилось такое чувство, будто он уперся в стену.

– Катя, я могу пообещать, что тебе не будет трудно. Яхочу, чтобы ты была со мной каждый день и каждую ночь. Можешь не стиратьрубашки и не готовить обеды, я слишком давно живу один и все привык делать сам.Но я не хочу, чтобы ты продолжала жить с этим вонючим Дусиком. Я не хочу.

– Не надо так, Коля, – тихо сказала она. –Дусик добрый и порядочный. Если бы не он, где бы я сейчас была? Что было бы смамой и младшими? А отец? Как знать, не впутался бы он в какой-нибудь криминал,чтобы добыть денег, если бы Дусик их не давал. Слава богу, отец не в тюрьме,мама не в доме инвалидов, братья и сестры сыты и одеты. Может, ты знаешь оДусике что-то плохое, но я о нем знаю только хорошее.

– Прости. – Он снова повернулся к ней и уткнулсялицом в ее плечо. – Прости, родная. Я не хотел тебя обидеть. Знаешь, язавтра улетаю по делам, это ненадолго, самое большее – на неделю. Я будускучать по тебе. А ты дай слово, что пока меня нет, ты подумаешь над моимисловами. Ладно? Подумай, прикинь, как сделать так, чтобы тебе было хорошо, ночтобы при этом мы были вместе. Как ты скажешь, так и сделаем.

* * *

В десять утра Николай Саприн вышел из дома, где жила Катя, инос к носу столкнулся с Шориновым. Это было неожиданно и неприятно.

– Николай? Ты что, был у Кати? – недовольно спросилМихаил Владимирович.

– Я забегал к ней, вас искал. Думал, вы у нееночуете, – быстро отреагировал Саприн.

– Ночую я всегда дома, – холодно ответилШоринов. – Что ты хотел?

– Хотел сказать, что улетаю. Я выяснил, куда уехалаТамара.

– Молодец, – смягчился Шоринов. – Действуй,как договорились. Когда летишь?

– Сегодня вечером. Билет взял еще вчера.

– Ну, счастливо тебе.

Николай поехал домой, быстро собрался и даже успел три часапоспать перед тем, как ехать в аэропорт.

Домодедовский аэропорт всегда поражал его грязью ибестолковостью, а также множеством людей, из-за отложенных рейсов сидящих испящих прямо на полу. К счастью, его рейс, похоже, улетал вовремя. Николайпосмотрел на табло и стал пробираться к стойке регистрации.

– Коля! – услышал он женский голос откуда-тосбоку.

Он резко обернулся и увидел мать Тамары, Аллу Валентиновну.

– Алла Валентиновна, – лучезарно улыбнулсяСаприн. – Какая встреча! Какими судьбами?

– Провожала приятельницу. А вы, Коля, улетаете?

– В командировку, – кивнул он. – Что Тамара?Как у нее дела? Она ничего мне не передавала?

– Кстати, Коленька, на Тамару нынче большойспрос, – рассмеялась Алла Валентиновна. – Не вы один ее искали.Кажется, она бортанула еще какого-то поклонника, но тот оказался болеенастырным и даже нанял частного детектива, чтобы ее найти. Вы представляете?

Саприн помертвел. Вот и началось. Так и знал.

– Какой детектив? – Он постарался, чтобы удивлениеи недоумение выглядели правдоподобно. – Почему детектив?

– Ну, я уж не знаю, почему. Наверное, этот поклонник решил,что так надежнее – не самому искать, а поручить профессионалу. Совсем Тамара отрук отбилась, честное слово, – посетовала она. – Морочит головудостойным людям, делает авансы, а потом исчезает. Это в ней детство играет,Коленька, вы не сердитесь на нее. Я думаю, она вернется из Австрии, встретитсяс вами, и все наладится. Со своей стороны обещаю за вас похлопотать. – Оналукаво подмигнула и легким материнским жестом погладила его по голове.

Дождавшись, пока Алла Валентиновна скроется из виду, Саприн метнулсяк телефону-автомату, моля судьбу о том, чтобы Шоринов оказался на месте. Прямойтелефон на работе не отвечал, сотовый тоже, а секретарь противным сухимголоском сообщила, что Михаил Владимирович на банкете. Саприн выругался просебя и пошел искать свою очередь на регистрацию. Очередь выстроилась огромная,сплошь из азиатов с бесчисленным багажом, поэтому продвигалась медленно, иНиколай еще несколько раз отходил позвонить. Шоринов не отвечал. Наконец онподошел к стойке и протянул билет и паспорт на имя Николая Первушина.

– Багаж? – скучно спросила девица, затянутая вуниформу.

– Без багажа.

– Проходите на посадку.

Он сделал еще одну попытку дозвониться, но ему опять неповезло. Он вышел на улицу, закурил. По громкоговорителю уже второй разобъявили, что регистрация на его рейс заканчивается. Надо идти. Он отшвырнулнедокуренную сигарету и быстро прошел на посадку. Предъявив сумку для досмотра,сделал жалостное лицо и, добавив в голос трагизма, спросил у сотрудника службыбезопасности: