Зайдя в отель «Холидей инн», она заплатила спомощью пластиковой карточки и получила комнату на пятом этаже. Заперев дверьна все замки и накинув цепочку, она, не включая света, свернулась калачиком накровати.

Миссис Вереек перекатила свой толстый ибогатый зад на край постели и взяла телефон.

— Это тебя, Гэвин, — прокричала она в ванную.

Он появился с мыльной пеной на щеке и взялтрубку у жены, которая вновь зарылась в постель. «Как свинья, купающаяся вгрязи», — подумал он.

— Хелло, — бросил он в трубку.

Это был женский голос, которого он никогдапрежде не слышал.

— Это Дарби Шоу. Вы знаете, кто я?

Он немедленно заулыбался и тут же представилсебе узенькие полоски бикини на берегу в Сент-Томасе.

— Да, знаю. Я полагаю, у нас есть общий друг.

— Вы прочли мою маленькую версию?

— О да. Дело о пеликанах, как мы называем его.

— И кто это «мы»?

Вереек присел на стул у ночного столика. Оназвонила явно не для светской болтовни.

— Почему вы звоните, Дарби?

— Мне нужны ответы на некоторые вопросы,господин Вереек. Я напугана до смерти.

— Называйте меня просто Гэвин, о’кей?

— Гэвин, где сейчас находится дело?

— И здесь, и там. А что случилось?

— Я расскажу вам через минуту. Сначаласкажите, что с делом?

— Ну, я прочел его, затем отправил в другойотдел, кое-кто в Бюро ознакомился с ним и показал директору, которому оно,можно сказать, понравилось.

— Его видел кто-нибудь за пределами ФБР?

— Я не могу ответить на этот вопрос, Дарби.

— Тогда я не скажу, что случилось с Томасом.

Вереек надолго задумался. Она терпеливо ждала.

— О’кей. Да, его видели за пределами ФБР. Ктои сколько человек, я не знаю.

— Он мертв, Гэвин. Он погиб вчера около десятивечера. Кто-то подложил бомбу в автомобиль для нас обоих. Мне повезло, нотеперь они охотятся за мной.

Вереек склонился над телефоном и делалпометки.

— Вы пострадали?

— Физически со мной все в порядке.

— Где вы находитесь?

— В Новом Орлеане.

— Вы уверены, Дарби? Я имею в виду, кому нужнабыла его смерть?

— Я встречалась с двумя из них.

— Каким образом…

— Это длинная история. Кто видел дело, Гэвин?Томас передал его вам в понедельник вечером. Оно кочевало из рук в руки, ичерез сорок восемь часов он оказался мертв. Меня должны были убить вместе сним. Оно попало в плохие руки, вам не кажется?

— Вы в безопасности?

— Это известно одному дьяволу.

— Где вы находитесь? Как вам позвонить?

— Не так быстро, Гэвин. Я еще совсем слаба.Звоню из телефона-автомата, поэтому не надо хитростей.

— Ну что вы, Дарби! Дайте мне собраться смыслями. Томас Каллаган был моим лучшим другом. Вы должны положиться на меня.

— И что это может означать?

— Послушайте, Дарби. Дайте мне пятнадцатьминут, и мы вышлем за вами дюжину агентов. Я сяду в самолет и прибуду кполудню. Вам нельзя оставаться на улице.

— Почему, Гэвин? Кто меня преследует? Скажитемне, Гэвин.

— Я расскажу вам, когда приеду.

— Я не знаю. Томас мертв, потому что имел свами беседу. Мне не так уж не терпится встречаться с вами сейчас.

— Дарби, пожалуйста. Я не знаю, кто и почему,но я уверяю вас, вы в очень опасном положении. Мы можем защитить вас.

— Может быть, позднее.

Он глубоко вздохнул и присел на край кровати.

— Вы можете доверять мне, Дарби.

— О’кей, я доверяю вам. А как насчет тех,других? Все очень непросто, Гэвин. Мое маленькое дельце кого-то ужаснобеспокоит, вы так не считаете?

— Он мучился?

Она колебалась.

— Я не думаю. — Слова застревали у нее вгорле.

— Вы позвоните мне через два часа? В кабинет.Я дам вам внутренний номер.

— Дайте мне номер, а я подумаю.

— Пожалуйста, Дарби. Я пойду прямо кдиректору, когда буду там. Позвоните мне в восемь или в любое подходящее длявас время.

— Давайте номер.

Бомба взорвалась слишком поздно, чтобыизвестие об этом попало в четверг в утренний выпуск «Таймс». Дарби быстропролистала ее в номере отеля. Ничего. Она включила телевизор и сразу же увиделана экране живые кадры сгоревшего «порше», все еще находившегося среди обломковна автомобильной стоянке, тщательно огражденной со всех сторон желтой лентой.Полиция считала, что это убийство. Никаких подозреваемых. Никаких комментариев.Затем прозвучало имя Томаса Каллагана, сорокапятилетнего выдающегося профессораправа из Тулейна. Внезапно на экране появился декан с микрофоном и заговорил опрофессоре Каллагане и о шоке от всего этого. Шок от всего этого, усталость,страх и боль навалились на Дарби, и она зарылась головой в подушку. Онаненавидела слезы, и это будет последний раз, когда она плачет. Она боялась, какбы ей не пришлось оплакивать себя.

Хоть это был чудесный кризис, в результатекоторого росли рейтинги, и Розенберг был мертв, а его имидж оставалсянезапятнанным, и Америка чувствовала себя хорошо, потому что он был у руля, идемократы попрятались в щели, а победа на перевыборах в следующем году была унего в кармане, тем не менее ему было дурно от этих событий и сумасшедшихпредрассветных встреч. Ему было дурно от общения с Дентоном Ф. Войлзом, егосамоуверенности и высокомерия, его маленькой квадратной фигурки, сидящейнапротив в мятом френче и смотрящей куда-то в окно, в то время как он обращалсяк президенту Соединенных Штатов. Через минуту он опять будет здесь дляочередной встречи перед завтраком, которая станет еще одним напряженнымстолкновением, в ходе которого Войлз скажет только часть из того, что емуизвестно.