Но если парня вела честь, тогда получалось…

…Тогда делалось понятно, почему он вышел нынче на бой, несяв душе не багровую паутину убийства, а величайшую ясность обретшего истину.Вот, стало быть, что он хотел сказать Волкодаву, когда шептал что-то о клетках,которые надо ломать. Он ведь не пощады просил. И, будучи всё равно в очереднойраз пощажён, не оставался лежать и не отступал прочь с поклоном, признавая своёпоражение, а снова поднимался против Наставника…

Нет. Не так. Не «против».

Он хотел совершить для него то же, что сам Волкодав сделалкогда-то ради Матери Кендарат…

Поняв это, Волкодав преисполнился гордости за ученика. И –что греха таить – за себя самого. Значит, я оказался не таким уж сквернымНаставником, как думала госпожа. Я всё-таки научил тебя правильному кан-киро,малыш. Ты узнал законы Любви, которые праведнее, святее и выше даже долгакровной мести за брата, ставшего надсмотрщиком и погибшего от моей руки вСамоцветных горах. Ты узнал: Правда, зиждущая повседневную жизнь в наших лесах,есть лишь малый ручеёк великой Правды этого мира, летящего среди звёзд. И еслиты научился этому у меня, значит, не совсем даром я потратил три года здесь, вХономеровой крепости…

Но что же мне сейчас-то делать с тобой, маленький Клочок?Как завершить этот бой, не покалечив тебе ни тело, ни душу? Ты задумал всёправильно, мой меньшой брат, ты всего лишь немного просчитался со временем.Можно ли стать настоящим мастером за три коротких года занятий?.. Я не сталмастером за те четыре, пока сопровождал госпожу. Я только теперь начинаюпонемногу приближаться к настоящему мастерству… Ты много достиг, мальчик, нобиться против меня тебе ещё рано. Если я поддамся тебе, это будет замечено, даведь ты и сам не примешь подобной победы. Как же мне поступить, чтобыпонадёжнее уберечь тебя от насмешек, – ведь уже теперь многие догадались,что тебе не одержать надо мной верха? Как мне сохранить тебя, лучший из учеников,чтобы ещё через несколько лет ты, быть может, в самом деле набрался сил сломатьмою клетку?..

Надо полагать, вскоре Волкодав придумал бы выход – ибо, хотяежедневное чтение книг и добавило ему умения обращаться со словами, всё равнотам, где надлежало до рукопашных искусств, соображал он по-прежнему гораздобыстрее, чем в отношении изустного убеждения. Но…

Так часто получается в жизни: человек строит какие-то планы,раскидывает умом… а потом выясняется, что Хозяйка Судеб уже выпряла нити, да непросто выпряла – связала узлами, устроила затейливую бахрому… а иные,показавшиеся лишними в общем узоре, взяла да отстригла. И сваливается начеловека нечто совсем непредвиденное, и идут прахом любовно рассчитанныепомыслы, и приходится, точно погорельцу на пепелище, по крохам собиратьуцелевшее и вместо званого пира тщиться что-то заново выстроить на пустыре…

Волкодав позволил Клочку уйти из «жерновов» тем самымшальным прыжком-кувырком да ещё и заботливо поддержал руку, которую волен былсломать. Впрочем, запястье парня так и осталось в его хватке, и он собирался,не дав ему ничего толком сообразить после прыжка, поводить его ещё немногокругом, заставить разок-другой прокрутиться по земле, опираясь ладонью, а когдавыдастся удобный момент – тихо уложить и затем не просто выпустить, какпоступал прежде, а жестом отправить к остальным ученикам и спокойно сказать,притворяясь, будто вовсе не было ни вызова, ни поединка: «Теперь продолжимурок…»

…Дурнотно-блаженное ощущение то ли плавания, то ли падениянакатило опять, как раз когда ему показалось, будто прошлый приступокончательно миновал и, будучи случайным, более не повторится. Опять егосознание перестало поспевать за тем, что видели глаза, и он опустил веки, чтобыне мешало бестолковое мельтешение. На сей раз он с головой погрузился в тёплоеморе, спокойное, ласковое и прозрачное, как когда-то в Саккареме, возле устьяпограничной реки Край. Дружелюбное течение понемногу закружило его и повело, ион бездумно поплыл, отдаваясь его воле и не заботясь даже о том, чтобы вовремянаполнить лёгкие воздухом.

Покой. Он обретал покой, о котором давным-давно отвык дажемечтать…

Что-то легонько толкнуло его в грудь. Сам того не заметив,он оставил над собой всю толщу прозрачной воды и опустился на самое дно –чистое, ровное, сложенное желтовато-белым песком. По песку бродили размытыетени и отблески солнца, преломлённые глубиной. Песок не лежал на месте. Он, каквсё в море, жил своей особенной жизнью и даже дышал, колебания воды покрывалиего прихотливо изломанной, извитой рябью… Эта рябь почему-то притягивалавнимание Волкодава. Рисунок её всё время менялся, и, пока он силился за нимуследить, из песка проклюнулась короткая жёсткая травка, неуловимо похожая нату, которой зарос двор крепости-храма и которая упрямо отказывалась погибатьдаже в углу внутреннего двора, отведённом ему для уроков с учениками…Учениками?..

Исчезли материнские объятия тёплой воды, тело заново обрелотяжесть, а время перестало растягиваться и сжиматься и потекло как обычно.

Волкодав лежал на жёсткой травке лицом вниз, а его левуюруку, откинутую и как бы вдвинутую в землю плечом, придерживали за локоть икисть две потные ладони, ощутимо дрожавшие от небывалого напряжения. Волкодавслегка пошевелился и понял, что освободиться не составит труда. Если онпожелает. Он не желал… Ему хотелось назад, в ласковое море, пронизанноесолнечными отсветами и покоем.

Он собрался было даже закрыть глаза и попытаться вернутьсятуда, как, бывает, порой удаётся вернуться в только что виденный сон,прерванный пробуждением… В сон, с которым жалко расстаться. Однако в этомудовольствии ему было отказано. Ослабили хватку ладони, державшие его руку, иволей-неволей пришлось переворачиваться лицом вверх, окончательно возвращаясьназад из чудесной страны, где ему не дали задержаться.

Краски здешнего мира показались ему ослепительно яркими.Горела над ним беспредельная синева неба, и золотым огненным шаром плыло в нейсолнце, окружённое белыми-белыми высокими облаками. Чуть ближе высиласьсизовато-серая каменная стена, и по ней, раскинув глянцевые зелёные листья,карабкался цепкий плющ.

А прямо над собой Волкодав увидел человеческие лица. Онибыли вроде бы знакомы ему, особенно одно – с чистой, как у девушки, кожей идвумя тёмными родинками пониже левого глаза. Лицо показалось Волкодавуосунувшимся, едва ли не измождённым. А волосы парня так промокли и склеились отобильного пота, что можно было подумать – это он, а не Волкодав, только чтовыплыл из глубин прозрачного океана. И ещё глаза. Да, глаза. Серые, смертельноусталые. Им бы полагалось сиять торжеством, но взгляд был почему-то совершеннонесчастным.

Клочок. Клочок Волк…

«Я столько всего хотел бы сказать тебе, Волкодав. Я непонимал, пока было время. А теперь я понял, старший брат мой, но, кажется, поздновато…»

Не печалься, малыш. Самое главное мы с тобой друг другусказали, и невелика разница, словами или без слов…

Другие ученики благоговейно держались поодаль. Всесознавали, какое удивительное и необычное дело только что совершилось у них наглазах. Лучший ученик вызвал Наставника на поединок. И когда все готовы былиповерить, что он вот-вот будет окончательно повергнут, а то и вовсе убит засвою наглость, – он вдруг изловчился как-то скрутить Наставника иприложить его оземь, да так, что едва душу не вытряхнул!