Вот вам и Волк!

Зря ли предупреждает мудрость, бытующая почти у каждогоплемени, насчёт тихого омута, который на самом деле гораздо страшнейгромогласного переката!..

А они с ним полных три года вместе ели и спали и даже,случалось, в одной и той же корчме кружечку опрокидывали!.. И понятия не имели,что молчаливый паренёк-венн, ничем, по сути, от всех прочих неотличавшийся, – он самый и есть их будущий Наставник, которому,оказывается, от Богов уготовано нынешнего превзойти и сменить!..

Кое-кому теперь, задним числом, уже думалось, что на самомделе обыкновенным Волк не был никогда, что с самого начала сквозило в нём нечто«этакое», и, если порыться в памяти хорошенько, тому непременно отыщутсясвидетельства; вот только ума не хватило сразу их распознать и смекнуть, скаким избранником Богини Кан выпало делить хлеб и спальный чертог.

Другие, менее восторженные (или не менее, а простопо-другому), зачем-то разминали кисти рук и иные суставы, как всегда полагалосьперед началом урока. Спрашивается, с чего бы заниматься этим посередине его,если не в конце, ибо вряд ли сегодняшний урок будет продолжен?.. Парнипоступали так не по сознательному велению ума. Это находили выход невысказанныеи, может быть, даже неосознанные мысли, ещё не присвоенные рассудком, ихпородившим: «Если Волку удалось, то почему не мне? Кем сказано, что следующимбуду не я? Я стану усердно подражать Наставнику, кем бы тот ни был, итрудиться, трудиться. Я готов взяться за дело прямо сейчас…»

А третьи, самые бездарные, но, как водится, собственнойбездарности не понимающие, прятали этакие многозначительные ухмылки: «Нуконечно. Из кого же ещё ему было воспитывать Лучшего ученика, как не из такогоже венна. Нас-то вот не выбрал небось…»

Потом подошёл Хономер. Жрец, по обыкновению, внешне являлполное самообладание, но что-то в выражении его лица показалось Волкодавустранным… что именно? И так ли уж это было важно?

Хономер молча смотрел на него сверху вниз. Он незлорадствовал, но и не пытался поставить под сомнение победу ученика, а значит– согласно уговору, – провозглашение нового Наставника и уход из крепостипрежнего. Трудно было удержаться от мысли, что ему просто доставлялоудовольствие вот так созерцать Волкодава, распростёртого на земле и, похоже,бессильного. И ещё – он как будто знал про венна нечто такое, чего тот сам осебе не ведал.

Что он знал?.. Имело ли это значение?..

Навряд ли…

Не пытаясь подняться, Волкодав сказал Хономеру то, чтопредставлялось первостепенным ему самому, и голос прозвучал на удивление ровно:

– Если ты позволишь, я задержался бы здесь ещё нанесколько дней. Книгу одну хотелось бы дочитать.

Становятся длинными тени,

Спадает дневная жара.

Дружище, довольно сомнений!

Пора нам в дорогу, пора.

Родным поклонившись воротам,

Шагнуть, как бывало, вдвоём

За ближний рубеж поворота,

А после – за сам окоём.

Познать, как бывало, ненастье

От тёплого крова вдали

И, может, сподобиться счастья,

Где радуга пьёт из земли.

Узнать, что воистину свято

И с кем разойдутся пути…

Ещё далеко до заката —

Немало успеем пройти.

Солнце клонилось к вечеру.

По холмам, поросшим где хорошим сосновым лесом, где влажнымисумрачными ельниками, вилась утоптанная дорога, а по дороге, неся заплечныймешок, шагал Волкодав.

Когда-то давно, невообразимо давно, поистине до началавремён, из моря на сушу пытался выползти исполинский дракон. Исполинский – нето слово; никакой исполин не может быть настолько велик, чтобы ему показалосьтесно посреди океана и захотелось искать простора на суше. Твари, подобные томудракону, сами способны держать на спинах гряды островов и целыематерики, – что, кстати, было отлично известно некоторым древним народам,оставившим про то немало сказаний.

Медленно полз дракон, отягощённый немыслимым весом, неспешноворочалась туша, зацеплявшая шипастым хребтом облака. Неделя, а может, и месяц,уходила на то, чтобы переставить одну лапу и сделать шаг. В те отдалённыевремена ещё не было на свете людей, некому было считать и замечать время… Адракон, то ли притомившись ползти, то ли выбрав наконец удобную лёжку,опустился брюхом наземь – да так и заснул, остался греться на солнышке. Чтотакому проспать целые века, а там и тысячелетия? Сладко дремало чудище, незамечая, как наросли под боками песок и земля, как зимы покрывали его спинуснегами, а торопливые вёсны заполоняли буйным цветением.

Потом появились люди и нарекли имя зубчатой броне налопатках дракона, назвали её Заоблачным кряжем. Были там места никем доселе непройденные, – хоромы и храмы вечного льда, не предназначенные длячеловека, да и – если пребывает он в здравом рассудке – ему вовсе не надобные.Были места святые и заповедные, ревностно оберегаемые суровымигорцами-итигулами от праздного постороннего любопытства… Только они, эти горцы,знали тайные тропы, головокружительные и опасные, но всё-таки надёжно ведущиечерез становой хребет Заоблачного кряжа самым кратким путём.

Теми тропами итигулы водили далеко не всякого возжелавшего.Волкодава они бы приняли с радостью и дали бы ему самого лучшего провожатого,ибо считали его своим другом. Волкодав в самом деле водил с горцами дружбу… ноэто не значило, что с некоторых пор он начал любить горы. Нет уж. Если невынуждала к тому смертельная необходимость, от гор он по-прежнему старалсядержаться подальше. А посему выбрал дорогу, пролёгшую ближе к берегу моря идалеко обходившую укутанные снегами хребты. В этих местах вздыбленные драконьичешуи теряли облик отвесно вздымавшихся пиков и превращались в песчаные,довольно крутые, но всё-таки не горы, а холмы, чем-то даже напоминавшие родныеместа Волкодава. Тот же песок под ногами, те же ёлки и сосны по сторонам, настарых гарях – берёзы, по краю болотец – заросли ольхи. Вот только на полянахтянулись к солнцу совсем другие цветы, а над головой пели шо-ситайнские птицы,к которым он за три с лишним года так и не привык.

Ученики – теперь уже бывшие ученики – долго провожали его…

От Волкодава не укрылось недовольство Хономера. Жрец, нидать ни взять, опасался, как бы вся школа не снялась да не ушла следом заотрешённым от звания Наставника венном.

«Не бойся, Избранный Ученик, – с некоторым дажевысокомерием ответил Хономеру Клочок. – Я не покину твой храм, пока невоспитаю воителя, который меня… – тут ему следовало бы сказать„превзойдёт“, но Волк не смог переступить через совесть и сказал иначе: –…который меня победит».

До сих пор у Хономера не было причины сомневаться вчестности Волка. К тому же он понимал: для таких людей не придумано уз прочнееоднажды данного слова, а иными способами нового Наставника, как и егопредшественника, попросту не удержать – проще убить. И жрец только покивалголовой: