«Если верна карта Салегрина Достопочтенного, – сказалон Клочку, – я найду там приметную гору; её вершина видна с островка, кудая должен попасть. Салегрин, следуя местному преданию, называет эту гору Шипом».

Он даже вытащил карту, чтобы показать её Волку. Самому емурассматривать карты когда-то понравилось едва ли не больше, чем даже читать«путевники» землепроходцев или записи учёных вроде старика Салегрина, досужихслушать россказни путешественников. Обнаружив в библиотечном чертоге очередное«Зерцало стран…» или «Начертание земель…», он сразу принимался листать книгу впоисках карты. Найдя же таковую – тщательно в ней разбирался, перво-напервоотыскивая места, которые хорошо знал. И, если они оказывались изображены верно,уже с некоторым доверием изучал всё остальное. Если же, к примеру, на картеСветынь текла с юга на север, море между северными побережьями и Сегванскимиостровами оказывалось узким заливом-притиском, а Самоцветные горы стояли,оказывается, чуть не на перекрёстке торных трактов, – он крепкозадумывался, следовало ли читать эту книгу или, может, стоило поискать болеедельную.

И вот ещё что было удивительно. Описатели земных устроений,как правило, не мелочились и карту в своих книгах помещали одну-единственную,но зато – всего мира. Впервые обнаружив такое, Волкодав попросту оробел переддерзновенной смелостью учёного мужа, посягнувшего уместить на бренном листесразу всё созданное Богами. Потом, помнится, он присмотрелся – и там, гдеполагалось бы змеиться верхним притокам Светыни, увидел ничем не заполненноепятно. Пустоземье, гласила сделанная красивыми буквами надпись. На этом,помнится, венна сразу оставила благоговейная робость. И в дальнейшем онвысматривал в книгах карты менее смелые по охвату, зато верные и подробные.Салегрина же ему когда-то хвалил ещё Эврих, повсюду таскавший с собой егокнигу, переписанную мелким уставом нарочно для удобства в пути. НайдяСалегриново «Описание…» в храмовой библиотеке, венн обрадовался ему, точностарому знакомцу, – и, листая страницы, действительно узнавал отрывки,которые, бывало, вслух читал ему Эврих. И вот теперь он сам прочёл знаменитуюкнигу – дотошно, от корки до корки, как выражались некоторые учёные люди. И,конечно, предостаточно нашёл у Салегрина непроходимого бреда. Вроде того, чтоГалирад якобы основали три брата-сегвана, а из четырёх колен вельхского народакоренным было-де западное. Однако карты в книге – своя при каждой главе –оказались на удивление толковыми, и Волкодав потратил немалое время,перерисовывая некоторые из них для себя.

Ну а эта – Озёрный край от северного побережья до самогоЗаоблачного кряжа – недаром составила его особенную заботу. Он с самого началаверил, что поселился в крепости не навсегда. Знал, что приложит к тому всемыслимые усилия, да и Боги в небесах не бездельники… Не ведал только, когдавернётся свобода. И вот – день настал, и они с Клочком обозревали на картедорогу, на которую он уже завтра должен был ступить.

Пятки, правду молвить, чесались.

«Далёкий путь…» – только и проговорил Волк. И это былединственный намёк на приступ удивительного бессилия, поразивший Наставника впоединке, который молодой венн позволил себе сделать. Далёкий путь… Как же тыпреодолеешь его? И сумеешь ли преодолеть? Если бы только я смог пойти вместе стобой!

Действительно, странное и малоприятное нездоровье,превращавшее мир в скопище зольно-пепельных теней, продолжало посещатьВолкодава. Впрочем, таких безобразий, как во время достопамятного поединка,более не приключалось. Дело, наверное, было в том, что он сразу перебралсяночлежничать в корчму Айр-Донна и каждый день лакомился сметаной. А потомуВолкодав крепко надеялся, оставив далеко за спиной каменные своды и стены,негодные для жизни человека, покинуть с ними и хворобу.

«Далёкий путь!.. Верно сказано, да не очень! –приосанились три молодых итигула – Йарра, Мааюн и Тхалет, весьма кстатизаглянувшие в Тин-Вилену навестить Волкодава. – Не поприщами измеряютпротяжённость дороги, и не бывает она слишком далёкой, если пролегает черезземли друзей. Половина Озёрного края ест с нами хлеб, а кто не ест с намихлеба, те торгуют, хотя бы через соседей. Они снарядят лодки и станутпередавать тебя из деревни в деревню как самого дорогого гостя, Волкодав,потому что ты побратим итигулов!»

Венн добросовестно попытался представить себе подобноепутешествие. Ничего не получилось.

Однако трое парней из долины Глорр-килм Айсах словами неограничились.

Мааюн, самый старший и самый суровый, вплётший прошлойосенью в волосы цветные шнурки женитьбы, присмотрелся к Салегриновой карте:

«Вот здесь, в Захолмье, около устья Потешки, живёт человек,у которого останавливался Йаран Ящерица, когда ехал вершить сватовство.Говорят, этот Панкел по прозвищу Синий Лёд многих там знает. Мой отец тожебывал в тех краях и хвалил его гостеприимство. Я назову тебе приметы дороги, аещё мы дадим тебе письмо, чтобы Панкел сразу понял, кто это к нему пришёл и какс тобой поступать».

Письмо!.. За всю свою жизнь Волкодав получил письмоодин-единственный раз. Маленький кусочек берёсты, принесённый на лапке вернымМышом. Один-единственный раз… Тем не менее он хорошо помнил, сколько тепла илюбви оказались способны уместить несколько слов, торопливо нацарапанных рукойНиилит. С той поры письма внушали ему почти такое же благоговение, как и книги…Вот только больше ему никогда и ничего не присылали. И сам он никому не писал.

Даже то, как составляются письма, он видел только со стороны– когда они с Эврихом зарабатывали на жизнь в «Сегванской зубатке», каждыйпуская в ход умение, которым владел лучше всего. Волкодав уже тогда обучилсячитать на нескольких языках, но, насмотревшись на Эвриха, с поистинепотрясающей, естественной ловкостью извлекавшего из чернильницы слова и целыефразы, венн поневоле сделал вывод – справедливый, наверное, но от этого неменее обидный: вот искусство, которым ему не овладеть никогда.

Понятно поэтому его радостное любопытство, когда юные горцывознамерились снабдить его в дорогу письмом.

Три года назад он недолго пробыл в селениях итигулов, однакоуспел пожить в их домах и был уверен – там от них с Эврихом не прятали никакогоимущества или убранства. А посему, если бы итигулы хранили в своих жилищахкниги, он бы их заметил. Обратил бы внимание. Не такое пристальное, как сейчас,но обратил бы. Так вот, он не припоминал книг.

И тем не менее – Мааюн говорил о письме! Именно о письме, ане о какой-нибудь бирке с клеймом, отмечающей собственность, и не о дощечке сзарубками, могущей быть знаком денежных обязательств!

Волкодав помимо воли ждал, чтобы Йарру или его почтировесника Тхалета отправили, как младших, добывать письменные принадлежности…или, что вероятнее, искать грамотного человека, желающего заработать монетку.Однако ошибся, и ошибка в кои-то веки раз вышла приятная.

В руках у горцев появились мотки и обрывки ярких шерстяныхнитей, и Мааюн – торжественно, явно по праву старшего – завязал самый первыйузел. Красивый и сложный это был узел, с лепестками, похожими на цветочные,только у известных Волкодаву цветов лепестки росли всяк сам по себе либоурождались сросшимися, как у колокольчиков, а у этого – перевивались,перетекали один в другой. Удивительно и занятно, и не вдруг повторишь.