Этим вечером, в понедельник Вик Трентон и Роджер Брикстонсидели в третьем ряду, сняв от жары куртки и распустив галстуки. Онипросмотрели каждый ролик Профессора Вкусных Каш по пять раз. Всего их былодвадцать, из этого количества три – со злосчастной «Красной клубникой».

Последний ролик закончился полчаса назад, и механик, пожелавим спокойной ночи, ушел показывать кино в другое место. Через пятнадцать минутк его пожеланиям присоединил свои президент студии Роб Мартин, добавив, чтоесли он им понадобится, его двери всегда открыты для них. Но вид у него был мрачный.

Не без оснований. Роб потерял ногу во Вьетнаме и открылстудию в конце 1970-го на страховку. С тех пор она дышала на ладан, подбираякрохи со стола более удачливых и хватких собратьев. Вик с Роджером и имели сним дело из-за того, что сами действовали таким же образом.

В последний год студия, можно сказать, процветала – и тоже внемалой степени из-за заказов Шарпа. Но после истории с «Клубникой» двоеклиентов отозвали заказы, и, если «Эд Уоркс» потеряет заказы Шарпа, «Зрячемуобразу» тоже придется несладко.

Они сидели и молча курили еще минут пять, когда Роджерсказал:

– Меня тошнит. Как вижу этого типа за столом, говорящего:«Ну что ж, все в порядке» и жрущего кашу, так начинает тошнить. Еле вытерпелвсе эти ролики.

Он вмял окурок в пепельницу, вделанную в ручку кресла.Выглядел он, и правда, неважно; лицо приобрело желтоватый оттенок.

– Мне и правда показалось, – сказал он, закуривая новуюсигарету, – что он фальшивит. Не то, чтобы нарочно, но… понимаешь, это какДжимми Картер, который говорит: «Я никогда не солгу вам». Неудивительно, чтовсе эти юмористы так за него ухватились. Теперь он кажется мне таким лицемером…

– У меня идея, – сказал Вик тихо.

– Да, ты что-то говорил в самолете. – Роджер без особойнадежды смотрел на него. – Выкладывай.

– Я думаю, нужно сделать еще один сюжет с Профессором. Надопопробовать уговорить старика. Не сына. Только самого Шарпа.

– Ну, и что он будет рекламировать на этот раз? Крысиный ядили «Эйджент Орэндж»?

– Да брось ты. Никто никого не травил.

Роджер саркастически усмехнулся.

– Иногда мне кажется, что ты не знаешь, что такое реклама.Это как таскать волка за хвост. Чуть отпустишь, и он повернется и сожрет тебя.

– Роджер…

– Ведь мы живем в стране, где становится сенсацией, если«Биг Мак» весит на десять грамм меньше при контрольном завесе. Какой-токалифорнийский журнальчик вдруг заявляет, что «пинто» слишком легко ломается, икомпания «Форд Моторс» писает в штаны.

– Не надо про «пинто». У моей жены он все время барахлит.

– …И я говорю, что выпускать сейчас Профессора на экран –все равно, что Никсону опять баллотироваться в президенты. Он скомпрометирован,Вик, пойми это – он прервался, глядя на Вика. Тот сохранял невозмутимый вид. –Что ты от него хочешь?

– Чтобы он сказал, что сожалеет.

Роджер обалдело посмотрел на него. Потом откинул голову ирассмеялся.

– Сожалеет! Вот здорово! Это и есть твоя гениальная идея?

– Погоди, Родж. Дай мне объяснить. Это не то, что тыдумаешь.

– Нет. Именно то. Говори, что хочешь, но я не могу поверить,что ты это…

– Серьезно. Вполне серьезно. Ты ведь учился. Какова основалюбой рекламы? Зачем она вообще нужна?

– Основа любой рекламы – заставить людей поверить, что имнужно то-то и то-то.

– Ага. Совершенно верно.

– Ну и что ты хочешь сказать? Что они поверят Профессору илиНиксону, если те пообещают…

– Никсон, Никсон! – воскликнул Вик, сам удивившийся своемураздражению. – Ты употребил это сравнение уже раз двести и не видишь, что оно тутсовершенно не причем! Никсон был старый жулик, утверждавший, что он честныйчеловек. А профессор утверждал, что с «Клубникой» все в порядке, и не знал, чтоэто не так. Не знал, понимаешь? Поэтому он должен показаться на глазаамериканцам и объяснить им это. Объяснить, что виноваты изготовители пищевойкраски. Что компания «Шарп» здесь не при чем. Он должен сказать это. И сказать,что он сожалеет, что люди напуганы, хотя никто не пострадал. Роджер пожалплечами.

– Что ж, может, в этом и есть смысл. Но ни старик, ни сам наэто не согласится. Они хотят поскорее закопать Про…

– Да, да! – крикнул Вик так, что Роджер вздрогнул. Онвскочил и принялся нервно ходить взад-вперед по проходу. – Конечно, и ониправы: его надо закопать. Но это не должно быть тайное погребение! Как будто мыстремимся что-то скрыть, какую-то холеру!

Он склонился к Роджеру, едва не касаясь его лица.

– Нам нужно заставить их понять, что Профессора можнозакопать только средь бела дня. И только пригласив посетителей со всей страны.

Роджер улыбнулся. Увидев эту улыбку, сменившую прежнеесердито-недоверчивое выражение, Вик был так рад, что даже забыл про Донну и то,что между ними произошло за последние дни. Работа захватила его, и только потомон удивился, как он мог в тот момент испытывать такое торжество.

– В конце концов, все это не раз говорил сам Шарп, –продолжал он. – Но если это скажет Профессор…

– Совсем другой эффект, – пробормотал Роджер.

– Конечно! Старый прием. Сейчас над ним смеются, но если онвыступит с публичным покаянием, публика будет растрогана. Как генерал Макартур.«Старые солдаты не умирают».

– Макартур, – тихо повторил Роджер. – Что ж, если удастся…

– Нужно добиться, чтобы удалось. Это как в танке – нужнопереть прямо вперед и стоять на своем.

Они просидели там еще около часа, и когда они возвращались вотель, потные и уставшие, уже совсем стемнело.

– Мама, мы поедем домой? – спросил Тэд.

– Поедем, сынок. Скоро.

Она посмотрела на ключи, торчащие в зажигании. В связке былоеще три ключа: от дома, от гаража, и от багажника «пинто». На кольце болталсякожаный брелок с выжженным на нем грибом. Она купила этот брелок в апреле вбриджтонском Универмаге. Тогда, в апреле, она боялась каких-то призраков, незная, что реальный страх – это когда тебя с ребенком хочет сожрать бешеный пес.

Она дотронулась до кожаного кружка и отдернула руку.

Она боялась попробовать.