– Может, ему нужно сосредоточиться на чем-то одном? Вдруг он хочет поскорее закончить расследование, чтобы вам больше не прятаться от людей… – Я не верю собственным ушам. Это надо же! Я защищаю того, кто, похоже, вознамерился сделать из меня убийцу! Но я видела, каким взглядом Модан смотрит на Лару. Такое нельзя не заметить. Он как будто «завязавший» алкоголик, а она – тот самый стакан, о котором он мечтал все эти годы. В его планы явно не входит отпустить ее от себя.

– Вдруг Модан просто переживает из-за того, как ты воспримешь, когда он упечет твою лучшую подругу за решетку? – кисло спрашиваю я.

– Но ведь она села в гребаный автобус, – Лара со злостью вгоняет в диван кулак.

– Знаю, знаю. Но давай на минуту забудем про него. Если б ты расследовала этот случай, кто был бы твоим подозреваемым номер один?

Лара задумчиво взвешивает все «за» и «против».

– Не Том и не я – по очевидным причинам. Не думаю, что Том у тебя вне подозрений, но я вернусь к этому позже. И я точно знаю, что это не ты, потому что ты до вчерашнего дня ни о чем не знала. Какой у тебя мотив?

– Ну, на твоем месте я бы не стала с ходу вычеркивать меня, – шутливо отвечаю я.

– Тсс. Не мешай. Если мне нужно об этом подумать, давай не будем терять время на пустые предположения. Тео: никакого мотива. Он знал ее сто лет, и, похоже, они всегда были друзьями. Я ничуть не сомневаюсь, что она ему нравилась. Но давай будем честны: даже если он попытался трахнуть ее и получил от ворот поворот, я не могу представить себе Тео в гневе убивающим ее.

– Пожалуй, соглашусь. – Перед моим внутренним взором возникает Тео: при любой подначке его щеки заливаются краской. Его спина с молочно-бледной кожей – истинное проклятье, если у вас рыжие волосы, – густо намазана защитным кремом. Я – хоть ты тресни – не могу даже представить, как Тео пробует подкатиться к Северин. Если на то пошло, я не помню, чтобы Тео пытался подкатиться к любой из нас.

– Наверное, с моей стороны жутко неполиткорректно признаваться, что я была удивлена тем, как он погиб, – осторожно замечает Лара. – Но я даже подумать не могла, что он на такое способен.

– Согласна. Жутко неполиткорректно. Впрочем, и я тоже. – Тео погиб, бросившись на гранату, спасая четверых своих товарищей. Наверное, то была машинальная реакция. Том сказал, что на похоронах родители Тео были в равной степени убиты горем и полны гордости.

– Да… – Лара стряхивает с себя задумчивость. – Ладно, в любом случае у нас остаются Каро и Себ. – Она хмурит брови. – Не вижу причин, почему Каро могла бы… или Себ… но он был с ней. – Я сижу молча, не желая вклиниваться в ход ее рассуждений. В некотором роде это тест. И я слушаю, затаив дыхание. Если Лара выдвинет ту же гипотезу, которая медленно зрела в моем подсознании, я не смогу отмести ее как очередной продукт моей разыгравшейся фантазии. – Итак, Себ был с ней. Но зачем ему ее убивать? Он точно не стал бы этого делать – по крайней мере, намеренно. – Ага, вот оно. – В этом я уверена на все сто. Но что, если это был нечастный случай? – Лара делает большие глаза. – Да-да, это мог быть только трагический случай. Что-то пошло не так, и, чтобы не иметь дел с полицией, он запихнул ее тело в колодец. Думаю, ему хватило бы сил.

Бинго! Мы смотрим друг на друга, вытаращив глаза.

– Вчера вечером Себ неустанно подчеркивал, что когда он вернулся в нашу комнату, то сразу вырубился, – тихо говорю я.

– И так оно и было? – спрашивает Лара.

– Я не уверена. Скорее всего, вырубилась я. Он разбудил меня примерно в шесть утра или около того, когда отправился в туалет. – Часы. Себ, вылезающий из трусов, золотистые волоски на его ногах. Часы… Себ…

– То есть он мог прийти в любое время.

– Наверное. – Правда, мне только что пришло в голову, что память запечатлела Себа на моей стороне кровати. На той стороне, где стоял стул, на который он, раздеваясь, обычно бросал свою одежду. И он вылезал из трусов. В течение всего нашего времени во Франции он, если ему нужно было в туалет – а туалет был общий, – всегда хватал с крючка за дверью полотенце и заворачивался в него. Один раз он бегал туда совершенно голый. Но никогда не заморачивался над тем, чтобы найти и надеть трусы. – Или же… он тогда и вернулся. Не знаю. – И вообще, что помню я сама, а что память восстанавливает за меня? Я уже ничему не верю.

– Кстати, а как можно кого-то случайно убить?

Я пожимаю плечами:

– Неудачно стукнуть по голове? Она могла споткнуться и разбить обо что-нибудь голову… Думаю, вскрытие это покажет.

– А сколько, по-твоему, нужно времени, чтобы случайно убить девушку и сбросить ее тело в колодец? – спрашивает Лара с нарочитой игривостью в голосе.

– Мой обширный опыт по части случайных убийств подсказывает мне… – отвечаю я ей в том же духе. Похоже, сегодня я снова перепила, если способна отпускать шуточки в адрес той, что неотвязно преследует меня. – Господи, не знаю. Думаю, сначала он ее какое-то время трахал, хотя как долго можно это делать, будучи пьяным…

– А затем, по всей видимости, его охватила паника, и он, не зная, что ему делать… – Она на миг умолкает. – Впрочем, это лишь наши умозрительные игры. Это даже не гипотеза. В конце концов, Северин села в тот автобус. Так ведь?

Лара перехватывает мой взгляд, и я вижу в ее глазах знакомую мне неуверенность, которая под стать тугому узлу у меня в животе. Она пытается успокоить меня. Я пыталась успокоить ее. Но каков результат?

– Так, – тихо соглашаюсь я.

Я предлагаю Ларе остаться у меня ночевать, в душе надеясь, что она скажет: «Спасибо, но я предпочитаю просыпаться в собственной постели». Но нет, она с благодарностью принимает мое предложение. Я же пытаюсь вспомнить, когда Лара делала это в последний раз. После окончания университета мы частенько ночевали друг у дружки – этакая подсознательная попытка воспроизвести обстановку студенческого общежития, где невозможно побыть одному. Я ловлю себя на мысли о том, что сейчас я почти все время одна – длительные периоды изоляции, перемежающиеся с краткими периодами человеческого общения, которые, однако, не избавляют от ощущения одиночества. Возможно, это нехорошо для меня – или, по крайней мере, нехорошо то, что в принципе меня это устраивает. В любом случае, думаю я с черным юмором, теперь у меня поселилась Северин.

У меня есть вторая спальня, но Лара, как в старые добрые дни, забирается в постель вместе со мной и, повернувшись на бок, кладет голову себе на локоть. В теплом свете ночника мне видно, что карандаш вокруг ее глаз размазан, а веки тяжелы от выпитого вина. У Лары жутко неряшливый и вместе с тем распутно-соблазнительный вид. Модану наверняка нравится, думаю я. Но долго ли это продлится? Что, если в один прекрасный день он посмотрит на нее равнодушным взглядом и уйдет на работу, думая лишь о том, какие дела предстоят ему сегодня? Или же у него всегда найдется момент полюбоваться ею и, возможно, погладить ей щеку тыльной стороной ладони? А Том? Помнит ли он, какой она была в его постели много лет назад? Мечтает ли снова увидеть ее там? Я быстро обрываю ход моих мыслей, переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок. В Оксфорде, да и в последующие годы бывали моменты, когда я жутко завидовала Ларе: ее природному магнетизму, ее умению легко и естественно флиртовать с мужчинами. Уже одно ее присутствие всегда затмевало меня, отодвигало на второй план. Я старалась гнать прочь эту зависть, утешая себя тем, что такие, как я, обычно нравятся более разборчивым мужчинам. Мне казалось, я переросла эти комплексы моей студенческой молодости, и вот теперь, десять лет спустя, вынуждена униженно признать: в принципе ничего не изменилось.