«У меня был газовый фонарь, и я зажег его. Сразу понял, чтоэто было. Но от этого мне не стало легче. Наоборот, гораздо хуже. Как только яхорошенько рассмотрел эту штуку, я почувствовал пульсирующие взрывы острой болив голове. На мгновение мне показалось, что глаза мои стали смотреть внутрь и ямогу заглянуть в свой собственный мозг и увидеть дымящиеся, чернеющие,умирающие клетки. Это было противопожарное устройство, в 1969 году оно было ещебольшей технической новинкой, чем даже микроволновая печь».

«Я вылетел из квартиры и понесся вниз по лестнице. Хотя яжил на шестом этаже, к тому времени я перестал пользоваться лифтом. Язабарабанил в дверь к швейцару. Я сказал ему, что хочу, чтобы эту штуку убрали,хочу, чтобы ее убрали совсем, хочу, чтобы ее убрали сегодня же вечером, хочу,чтобы убрали ее в течение часа. Он посмотрел на меня так, как будто я – выпростите мне это выражение – свихнулся, как пьяный барсук, и теперь я егопрекрасно понимаю. Противопожарное устройство было установлено для моего жеблага, для моей же безопасности. Сейчас они есть повсюду, но тогда это былБольшой Шаг Вперед, за который ассоциация жильцов вносила специальную плату».

«Он снял устройство – много времени на это не потребовалось– но взгляд его оставался столь же пристальным, и отчасти я мог его понять. Ябыл небрит, от меня несло виски, волосы у меня на голове стояли дыбом, пальтобыло грязным. Он, должно быть, знал, что я уже не хожу на работу, что я продалмой телевизор, что телефон и электроэнергию я добровольно отключил. Он считалменя сумасшедшим».

«Возможно я и был сумасшедшим, но, как и Рэг, я не былидиотом. Я стал очень любезным. Редакторам по должности полагается уметьрасполагать к себе людей. И я подмазал его десятидолларовым банкнотом. В концеконцов мне удалось замять это происшествие, но, по тем взглядам, которые яощущал на себе в течение следующих двух недель – моих последних недель в этомдоме – я понял, что слухи обо мне распространились. Тот факт, что ни один изчленов жилищной ассоциации не подошел ко мне, чтобы упрекнуть меня внеблагодарности, был особенно красноречив. Я сидел при неровном свете газовогофонаря, единственного источника света на все три комнаты, за исключением всехэлектрических фонарей Манхэттена, свет которых пробирался через окна. Я сидел сбутылкой в одной руке и с сигаретой в другой и смотрел на участок потолка, гдераньше было противопожарное устройство с красным глазком, глазком, который былтаким безобидным в дневное время, что я никогда даже не замечал его. Я думал онеопровержимом факте, что хотя я и отключил все электричество, одна штукавсе-таки работала… а где оказалась одна, там могла оказаться и другая».

«Но даже если это и не так, весь дом все равно был начиненпроводами. Он был полон проводами, как человек, умирающий от рака, бывает полонзлокачественными клетками и гниющими внутренними органами. Закрыв глаза, я могвидеть все эти провода, бегущие в темноте и излучающие слабый зеленый свет».

«Когда я получил от Джейн Торп письмо, в котором онаупоминала о фольге, одна часть моего „я“ поняла, что в этом она увидела признакбезумия Рэга. И эта часть моего „я“ знала, что я должен ответить ей так, будтовсе мое „я“ уверено в ее правоте. Но другая часть моего „я“ – к тому временизначительно большая – воскликнула: „Какая замечательная идея!“ – и в тот жедень я покрыл фольгой все выключатели у себя в квартире. Вспомните, что я былтем человеком, который должен был помогать Рэгу Торпу. При всей мрачностиситуации это довольно забавно».

«В ту ночь я решил выехать с Манхэттена. У меня был старыйфамильный дом в Адирондакс, куда я мог отправиться, и мне нравилась этаперспектива. Единственное, что удерживало меня в городе, – это был рассказ РэгаТорпа. Если для Рэга „Баллада о блуждающей пуле“ стала спасательным кругом вокеане безумия, то теперь она сыграла ту же роль и для меня. Я хотел, чтобы еенапечатали в каком-нибудь приличном журнале. После этого я мог отправлятьсяхоть к черту на куличики».

«Вот до какого момента дошла переписка Уилсон-Торп как разнезадолго до катастрофы. Мы были похожи на двух умирающих наркоманов,проводящих сравнительный анализ достоинств героина и ЛСД. У Рэга форниты жили впишущей машинке, у меня они жили в стенах, и у нас обоих они жили в головах».

«И кроме того, были еще и они. Не забывайте о них. Прошлонемного времени, и я решил, что к ним принадлежат все нью-йоркские редакторахудожественной прозы – нельзя сказать, чтоб их осталось много к концу 1969года. Если всех их собрать вместе, их можно было бы убить одним зарядом дроби,и вскоре я начал думать, что это не такая уж и плохая идея». «Только через пятьлет я смог взглянуть на эту ситуацию их глазами. Я потряс своим видом швейцара,а ведь он видел меня не в самом худшем состоянии и к тому же получил от меня начай. Что касается редакторов… ирония была в том, что многие из нихдействительно были моими хорошими друзьями. Джерид Бейкер, например, былзаместителем редактора по художественной литературе в „Эсквайре“, а ведь мы сДжеридом вместе воевали во Второй мировой войне. Эти ребята не простопочувствовали некоторое неудобство, увидев новую улучшенную версию ХенриУилсона. Они были в ужасе. Если бы я просто отослал рассказ с любезнымпоясняющим письмом, мне, возможно, сразу же удалось бы пристроить его. Но этомне казалось недостаточным. О, нет, это не для такого рассказа. Я должен былубедиться в том, что об этом рассказе позаботятся особо. Так что я таскался сним от двери к двери, вонючий, седой бывший редактор с трясущимися руками икрасными глазами, с огромным кровоподтеком на левой щеке, который я приобрел,стукнувшись о дверь ванной комнаты, пробираясь к туалету в кромешной темноте».

«Кроме того, я не желал разговаривать с этими ребятами в ихкабинетах. Я просто-напросто был не в состоянии. Давно прошли те времена, когдая мог позволить себе зайти в лифт и подняться на сороковой этаж. Так что яподжидал их в парках, на лестницах, или, как это случилось с Джеридом Бейкером,в баре на сорок девятой авеню. Джерид по крайней мере был бы рад пригласитьменя в более приличное место, но, как вы понимаете, прошли те времена, когданашелся хотя бы один уважающий себя метрдотель, который пропустил бы меня вресторан для деловых людей». Агент поморщился. «Я получал формальные обещанияпрочесть рассказ, за которыми следовали неформальные вопросы о том, как моездоровье, как много я пью. Я помню – весьма смутно – как я пытался объяснитьпарочке из них, что утечки электричества и радиации сбивают все мысли у людей,и когда Энди Риверс, возглавлявший отдел художественной литературы в „АмериканзКроссингз“, спросил, не нужна ли мне помощь, я сказал, что это ему нужнапомощь». «Видишь всех этих людей на улице?» – спросил я. Мы стояли с ним вВашингтон-сквер парке. «У половины, а, может быть, даже у трех четвертей из нихв мозгу развились злокачественные опухоли. Держу пари, что ты не возьмешьрассказ Торпа, Энди. Черт, вы ничего не можете понять в этом городе. Ваш мозгнаходится на электрическом стуле, а вы даже не подозреваете об этом».