«В руках у меня был экземпляр отпечатанного на машинкерассказа. Он был свернут в трубочку, как газета. Я ударил его свернутойтрубочкой по носу, как бьют собаку, которая мочится на угол дома. Я повернулсяи пошел. Помню, как он кричал мне вслед, что-то насчет того, чтобы выпитьчашечку кофе и обсудить все это еще раз, но в этот момент я заметил неподалекумагазинчик уцененных грампластинок. Колонки, поблескивающие тяжелым металлом,уставились прямо на тротуар, а внутри виднелись гроздья ламп дневного света, ия перестал слышать его голос в нарастающем жужжании, которое раздалось в моейголове. Я помню, как подумал о двух вещах: во-первых, мне надо поскорее уехатьиз города, как можно скорее, а то у меня у самого образуется опухоль в мозгу, иво-вторых, мне надо немедленно выпить».

«Когда я добрался домой в тот вечер, я обнаружил под дверьюзаписку. В ней было написано: „Убирайся отсюда, сумасшедший козел“. Я выбросилее, не обратив никакого внимания. Мы сумасшедшие старые козлы, думаем о слишкомважных вещах, чтобы обращать внимание на анонимные записки от всяких сосунков».

«Я думал о том, что я сказал Энди Риверсу о рассказе Рэга. Ичем больше я думал – чем больше я пил – тем более осмысленными казались мне моислова. „Блуждающая пуля“ была забавным рассказом и на поверхностном уровнечиталась легко… но в глубине она оказывалась удивительно сложной. Думал ли я,что хоть один редактор в этом городе сможет ухватить смысл всех уровней этогорассказа? Возможно, раньше я мог так думать, но сейчас, когда глаза моиоткрылись? Неужели в мире, нашпигованным проводами, как бомба террориста,найдется место для понимания и тонкого вкуса? Боже мой, ведь электричествотечет повсюду».

«Пытаясь забыть о постигшей меня неудаче, я читал газету,пока еще было достаточно дневного света. И там, прямо на первой странице„Тайме“ была статья о том, куда исчезают радиоактивные отходы с атомныхэлектростанций. Там говорилось, что в умелых руках эти отходы запросто могли быпревратиться в ядерное оружие».

«Когда стемнело, я сидел у себя за кухонным столом иразмышлял о том, как они добывают плутониевую пыль подобно тому, какзолотоискатели в 1849 году добывали золото. Только им не надо было взрыватьгород. О, нет. Им достаточно было разбросать ее повсюду и всем свернуть мозгинабекрень. Они были зловредными форнитами, а вся эта радиоактивная пыль былазловредным форнусом. Самым худшим форнусом, приносящим одни несчастья».

«В конце концов я решил, что вообще не хочу печатать рассказРэга, по крайней мере, не в Нью-Йорке. Я уеду из города, как только мне пришлютзаказанные бланки чеков. Когда я буду в северной части штата, я пошлю рассказ впровинциальные литературные журналы. Начну, пожалуй, со „Сьюани Ревью“. Или,может быть, с „Айова Ревью“. Рэгу я потом все объясню. Рэг поймет. Все проблемыказались решенными, так что я решил выпить в честь этого. Потом я выпил еще. Апотом я вырубился. До катастрофы мне предстояло вырубиться еще только одинраз».

«На следующий день пришли чеки „Арвин Компани“. Я впечатал водин из них требуемую сумму и отправился к доверенному другу. Опять он менядолго расспрашивал, но и на этот раз я сдержался. Мне нужна была подпись. Вконце концов я ее получил. Я пошел в мастерскую и попросил тут же при мнеизготовить почтовый штамп „Арвин Компани“. Я поставил штамп в графе дляобратного адреса на фирменном конверте, впечатал адрес Рэга (сахарной пудры вмашинке больше не было, но клавиши до сих пор западали) и прибавил от себя парустрок о том, что никогда еще посылка автору чека не доставляла мне такогоудовольствия… и это было абсолютной правдой. И до сих пор так и есть. Мнепотребовался почти час, чтобы отправить письмо: я все никак не мог понять,достаточно ли официально оно выглядит. Вам никогда бы не пришло в голову, чтовонючий пьяница, не менявший свое нижнее белье около десяти дней, мог проявлятьтакую осмотрительность».

Он сделал паузу, затушил сигарету и посмотрел начасы. Затемтем же тоном, которым проводник возвещает прибытие поезда в какой-нибудькрупный населенный пункт, он произнес: «Мы подошли к необъяснимому».

«Эта часть моей истории особенно интересовала двух психиатрови других специалистов по душевным болезням, с которыми мне предстояло иметьдело в следующие тридцать месяцев моей жизни. Они заставляли меня отречься отодного ее фрагмента, чтобы удостовериться в том, что я начинаю поправляться.Как сказал один из них: „Это единственная часть вашего рассказа, которая неможет быть объяснена вашим неправильным умозаключением… если, конечно,предположить, что в данный момент ваши логические способности вполневосстановились“. Потом я все-таки отрекся, потому что знал – даже если ониэтого не знали – что я начинаю поправляться и мне дьявольски хотелось выбратьсяиз лечебницы. Я подумал, что если мне не удастся выбраться довольно скоро,тогда я сойду с ума опять. Так что я отрекся – ведь и Галилей отрекся, когда емуначали поджаривать пятки, но внутри себя я остался непреклонным. Я не хочусказать, что то, о чем я вам сейчас расскажу, произошло на самом деле. Я толькоутверждаю, что до сих пор верю в то, что это произошло. Различие небольшое, нодля меня оно очень существенно».

«Итак, друзья, необъяснимое». «Следующие две недели япровел, готовясь к отъезду. Мысль о том, что мне придется вести машину,совершенно, кстати говоря, меня не беспокоила. Когда я был ребенком, я прочел,что машина – самое безопасное место во время грозы, так как резиновые шиныслужат почти идеальными изоляторами. Я с нетерпением ожидал того момента, когдая заберусь в свой старый „Шевроле“, наглухо задраю окна и выеду из города,который начинал мне представляться в виде одной огромной молнии. Тем не менееприготовления также включали в себя операцию по вывинчиванию лампочки изсалона, заклеиванию патрона и отключению фар». «Когда я пришел домой в тупоследнюю ночь, которую я намеревался провести в своей квартире, там ничего неоставалось, кроме кухонного стола, кровати и пишущей машинки в каморке. Я былсильно пьян, и в кармане пальто у меня была припасена бутылка для того, чтобыскоротать ночные часы. Я проходил через свою берлогу, собираясь, я полагаю,отправиться в спальню. Там бы я сел на кровать и начал бы думать о проводах, обэлектричестве, о свободной радиации и пил бы до тех пор, пока, наконец, не смогбы заснуть».

«Место, которое я называю своей берлогой, на самом деле былогостиной. Я устроил себе в ней кабинет, потому что там было лучшее освещение вовсей квартире. Там было большое выходящее на запад окно, из которого была видналиния горизонта. Это приближается к чуду с хлебами и рыбами, особенно дляквартиры в Манхэттене на шестом этаже, но линия горизонта была видна. Я незадумывался над тем, как это могло получиться, я просто наслаждался видом.Комната была освещена прекрасным ровным светом даже в дождливые дни».

«Но освещенность в тот вечер была просто сказочной. Закатнаполнил комнату красным сиянием. Свет был как от раскаленной докрасна печи.Без мебели комната показалась мне слишком большой. Стук моих шагов по твердомудеревянному полу отдавался эхом».