Тут из коридора вынырнула худенькая женщина с короткимибелокурыми волосами. С ее плеч красиво ниспадала норковая шубка. Распространяяаромат незнакомых мне, явно очень дорогих духов, дама подлетела к охраннику иположила ему на стол томик в яркой обложке.

– Вот, Коля, возьмите для жены, новая вышла.

Секьюрити кинулся придержать ей дверь. Дама вышла на улицу.Я увидела через окно, как она садится в новую блестящую иномарку, ипоинтересовалась:

– Это кто?

– Неужели не узнали? Смолякова.

Надо же, сама Анна Смолякова. Я зачитываюсь ее детективами.На обложке помещена фотография, но снимок плохой, он не передает ниочаровательной улыбки, ни бьющей через край энергии, которая волнами исходит отписательницы.

– То-то жене радость будет, – бормотал Коля, пряча в столкнижку, – надо же, такая внимательная, помнит о Ленке! Пустячок, а приятно.

– И сколько у нее книг? – поинтересовалась я. Коля вытащилподарок, раскрыл первую страницу и сообщил:

– Эта двадцать девятая.

Внезапно я почувствовала, как по спине пробежала легкаядрожь, а в сердце стала закрадываться решимость. Смолякова написала почтитридцать детективов?! Но ведь когда-то и она в первый раз явилась сюда, дрожаот страха!

С гордо поднятой головой я зашагала по коридору. Ну чем яхуже этой блондинки в шикарной шубе? Напишу больше ее! Ей-богу, накатаюпятьдесят, сто книг!

Твердой рукой я схватилась за ручку двери, рванула ее насебя и наткнулась взглядом на противную девицу, щелкавшую мышкой. Неожиданнорадостное настроение куда-то улетучилось. Пятьдесят книжек! Эк меня занесло!Напечатают ли эту? И о чем писать вторую? А главное, захотят ли со мнойсотрудничать дальше?

Олеся Константиновна оторвалась от рукописи:

– Принесли названия?

– Да.

– Давайте.

Взяв листочек, она принялась читать:

– «Скелет в шкафу», не очень хорошо. «Кто смеетсяпоследним», избито. «Цыплят по осени считают»… примитивно.

– «Цыплят по осени убивают», – оживилась девица.

– Это лучше, но длинно.

– «Цыплята убитые», – влезла я. Олеся Константиновна идевица уставились на меня, потом редакторша вздохнула.

– Не то, без изюминки.

– «Цыпленок с изюмом», – предложила девчонка.

– «Гнездо цыпленка», – ожила я.

– «Утята и цыплята», – фыркнула девушка.

– Ну это просто для редакции, которая издает книги проживотных, – взвилась Олеся Константиновна, – прямо «Ребятам о зверятах»получается. У нас детектив!

– «Утенок, убивший цыпленка», – воскликнула я.

– Не пойдет, – пробормотала Олеся Константиновна, –совершенно мимо. Не надо нам водоплавающих.

– Курица – сухопутное, – хихикнула противная соседка покомнате.

– Мила, поди сюда, – всунулся в кабинет лысый мужик.

Девица зевнула и вышла. Олеся Константиновна проводила еенеласковым взглядом.

– Так, вернемся к нашим баранам, то есть к названиям. Мнеимпонирует слово «гнездо», только не цыпленка! Гнездо… гнездо. Погодите-ка.

И она ушла. Я осталась в кабинете и от скуки приняласьрассматривать корешки валяющихся повсюду книг. Неужели все авторы так мучаютсяс названием или я такая, особо тупая?

Застучали каблучки, Олеся Константиновна влетела в кабинет.

– Отлично! Найдено! «Гнездо бегемота»! Я чуть не свалиласьсо стула.

– Кого?

– Бегемота.

– Разве это животное вьет гнездо?

– Понятия не имею, – протянула редакторша, записывая что-тона настольном календаре, – да и какая разница! Главное, привлекает внимание,возбуждает интерес.

– Но в моей книге нет ни одного бегемота! ОлесяКонстантиновна протянула руку, выудила с подоконника рукопись и сказала:

– А вы впишите, про бегемота-то.

– Как? – растерялась я. – Не понимаю. Редакторшаперелистнула страницы.

– Ага, вот сюда. У вас главная героиня говорит мужу:«Кажется, ткнула палкой в осиное гнездо». А он ей пусть ответит: «Знаешь,больше похоже на гнездо бегемотов».

Олеся Константиновна подняла на меня красивые, умелонакрашенные глаза и неожиданно улыбнулась. Тут же ее суровое лицо преобразилосьсамым волшебным образом. Сразу стало понятно, что Олесе Константиновне нет еще итридцати, что она очень хороша собой, смешлива и приветлива. Просто служебноеположение обязывает ее быть неприступной.

– Видите, как просто? – спросила Олеся. Я кивнула.

– Скажите, а можно принести еще одну рукопись?

Улыбка на губах редакторши испарилась.

– Несите, – сказала она, – отдадим на рецензию.

Добежав до метро, я уставилась на книжный ларек. Эх, жаль,забыла спросить, когда выйдет моя книжечка! Ладно, потом соберусь с духом ипозвоню.

– Девушка, – послышался слева тихий, вкрадчивый голосок, –помогите на храм, спаси вас господь.

Я обернулась. Высокая худощавая женщина, замотанная с головыдо пят во все черное, протянула мне нечто, похожее на железное ведро с крышкой.Вверху имелась прорезь, а бок «церковной кружки» украшала фотографияпокосившегося здания с куполами.

– Подайте, сколько сможете…

Рука потянулась к кошельку. Вообще говоря, я пересталараздавать милостыню. Когда первый десант нищих высадился в столичной подземке,я, как, наверное, и остальные москвичи, пришла в ужас. Дети-сироты, инвалидыафганской и чеченской войн, бабки, собирающие копейки на похороны дочерей, –все вызывали острую жалость. Глотая горький комок, я протягивала им с трудомзаработанные деньги, успокаивая бунтующую жадность: ладно, ты еще на ногах ивполне прилично получаешь, а этим-то каково?