Смолин по-прежнему был в костюме, при очках и берете. Самыйчто ни на есть интеллигентный облик – и не только с точки зрения местныхаборигенов.

– Интересно, а как вы угадали? – с ходу начал онимпровизацию.

– А чего гадать? Видок у вас ненашенский, – охотновступил в разговор тот, что заговорил с ним первым. – У нас таких модныхочечков не найдется, а беретку я в последний раз видел году в семидесятом,потом как-то незаметно из моды вышла…

Не напористо, но целеустремленно Смолин нацелился присестьрядом – и один подвинулся, освобождая ему место. Усевшись, он присмотрелся. Обааборигена ничуть не походили на бомжей – но определенно принадлежали к народупростому и незамысловатому, разряда пролетариев от сохи. Судя по пропорциипустых и нетронутых бутылок, они намеревались не вульгарно нажраться, а хорошопосидеть. По куруманским меркам.

Но эта штуковина, стоявшая на уголке газеты, набитаяокурками…

– Пиво будете?

– Да не отказался бы, – сказал Смолин. –Много не стоит, мне еще работать, а бутылочку в самый раз, если не жалко…

– А чего тут жалеть? От одной не обеднеем, небичева… – его собеседник ловко сковырнул пробку о край скамейки и подалбутылку Смолину. – Из горла сумеете, товарищ интеллигент?

– На халяву-то что ж не суметь… – Смолин сблагожелательной улыбкой отпил немного. – Празднуете?

– Избавление от этой халабуды, – сообщил второй,кивнув на дом, точнее, на те оконные проемы, из которых были вынутырамы. – Продал вот квартирку, пока за нее деньги давали, а не по морде,добавил, крутанулся – и взял двушку в нормальной панельке, на Добролюбова. Пометражу почти такая же, зато по удобству жизни…

В течение следующих пяти минут Смолин выслушал массунелицеприятного про эти два дома в частности и район вообще: это окраинагорода, которая, по уверению его собеседников, откровенно загибалась.Оживленное строительство переместилось на восток и юго-восток городка, на здешниеместа фактически махнули рукой – и тэпушка выслужила все сроки, отчего крякалачуть ли не каждый день, так что свет отрубало надолго и водопрод на отрезке вдобрых полкилометра пришел в совершеннейшую негодность. Власти, как им иположено, не чесались и мышей не ловили. Одним словом, райончик сей вымирал, ите его обитатели, кто не мог похвастать частным домиком (в котором все жеимеются и колодец, и печка с дровами), понемногу разбегались при малейшейвозможности…

– Вот, вчера переезжали… – собеседник показалпальцем.

И точно, возле крыльца громоздился всякий хлам: отслужившийсвое холодильник, стулья-табуретки, признанные недостойными новой квартиры,кипы старых газет и журналов и тому подобный хлам, имеющий свойство копиться вустрашающих количествах, подлинный объем которых обнаруживается только припереезде.

– Все разъехались, – поддакнул второй, – одинтолько Профессор и остался. Ждет неизвестно чего, обормот, как будто квартира вцене поднимется. Упасть цена может, а вот подняться – хрен.

– Это точно, – веско кивнул дружок.

– У вас что, настоящий профессор имеется?

– Да ну! Кликуха такая. Сынок покойного Лобанского… выж к Лобанскому ехали?

Смолин изобразил мимикой сложную гримасу, которая могласойти за подтверждение, – так и была собеседниками воспринята. Тот, чтословоохотливее, сказал:

– А вы что, про сынка не знали?

– Не доводилось как-то, – осторожно сказал Смолин.

– Старик Лобанский был, конечно, чокнутый, но все же сосмыслом жизни: в газетах писал, когда-то пару книжек вышло, вон, и у вас вШантарске про него знали… Чудик, но со смыслом. А Витька, хоть и закончил вваших краях университет, только толку чуть, – мужичок выразительноприщелкнул себя по кадыку: – Водяра-матушка… Где бы ни работал, лишь бы неработать, выгоняли отовсюду, сейчас автостоянку с грехом пополам сторожит,оттуда Гурам его еще не навинтил, но чует мое сердце… – он кивнул навещичку, как раз и привлекшую Смолина: – Вот, от него сподобились. За пару пивавсучил, трубы горели. Мне эта цацка без надобности, просто стало жалко дурака –сколько народу на моей памяти кони кинули, потому что похмелиться было нечем…

– Раз без надобности, может, продадите? – спросилСмолин бесстрастнейшим тоном.

– Интересует?

– У каждого свой бзик, – сказал Смолин. – Явот пепельницы собираю, где только можно и какие только можно.

– Вот, Ген, я ж тебе говорил – это пепельница такая! Аты уперся – рюмка, рюмка! Какая это рюмка, если она к подставке винтомприкручена? Точно, пепельница!

– Пепельница, – кивнул Смолин, нешуточным усилиемволи сохраняя совершеннейшую невозмутимость. – У меня таких есть несколькоштук, только исключительно чугуняк, а вот железной никак найти не мог…Продадите?

– Сто рублей! – ухмыльнулся абориген. И, видя, чтоСмолин полез в карман, расхохотался в голос: – Да вы что, товарищ интеллигент!Это я шуткой… Берите так. Мы хоть и в глуши живем, прекрасно понимаем насчеттаких заморочек… Митрофанов вон на что мужик обстоятельный и справный, а поди жты, бегемотиков собирает сто лет, не детские игрушки, а всякие там статуевины унего и стеклянные, и фарфоровые, и не поймешь какие…

Он вытряхнул окурки через спинку скамейки, протервнутренность клочком газетки и подал Смолину:

– Владейте! Было б что жалеть…

Расскажи кому – не поверят, подумал Смолин, торопливопереправляя вещицу в карман пиджака. И вроде не должно быть ошибки… и уж темболее новодела. Откуда здесь новоделы Фаберже?

– Давайте я хоть за пивом сбегаю, – сказал он,подумав. – Вы ж этому Витьке парочку отдали…

– Да ладно! – великодушно махнул рукоймужичок. – Было бы из-за чего считаться… Владейте, если уж такиесобираете…

Над головой у них зашипело, скрежетнуло, пискнуло – ираздался сочный, молодой голос Муслима Магомаева:

– А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала, и крыльяэту свадьбу вдаль несли…

Судя по качеству, на втором этаже, в единственной жилой кквартире включили старый-престарый магнитофон, вполне подходивший подопределение антиквариата.

– О! – поднял палец абориген. – Профессорпродрыхся. И определенно была у него заначка на опохмелку, глотнул чуток иначал Магомаева гонять… Вы к нему идите сейчас, пока он еще в кондиции, а точерез полчасика ухрюкается. Раз музыку гоняет, выпивка есть…

– К нему? – машинально повторил Смолин.

– Ну, я ж не знаю, какие у вас там музейные дела… Вы жхотите в музей что-то там забрать? Старик что-то такое говорил – мол, приедутиз музея, все заберут, пока сынок беспутный не то что не загнал за бутылку, а,чего доброго, вообще в мусорку выбросил по дурости…