Тут вдруг один из постояльцев, восседавший в углу и уже битый час штудировавший «Нью-Йорк Жорнал», поднялся с места и направился прямо к нам. Котелок, черная бородка, усы, пенсне с темными стеклами, узкое, повязанное толстым шарфом серое пальто, показавшееся мне знакомым. Прежде я не обращал на него особого внимания — завсегдатаев, любивших за кружкой пива и выпуском любимой газеты провести полдня в заведениях, подобных этому, было полно.

— Привет, Ласко, — сказал он, чуть наклонив голову и взглянув на фермера поверх оправы. — Это мой клиент.

И, развернувшись ко мне, протянул ладонь, затянутую в белую перчатку, другой рукой он снял пенсне. Это был господин с вуатюретки, который утром перевез меня через Бруклинский мост.

— Еще раз приветствую вас, мистер Герши. Не удивляйтесь, что ваше имя мне знакомо. Я уже год веду пристальное наблюдение за владениями доктора Иноземцеф.

— Благодаря моим владениям, — буркнул Ласко, — где вполне по-хозяйски обосновался.

— И несмотря на то, что внутрь мне попасть пока не удалось, — продолжал странный господин, фальшивые усы и бородка коего при разговоре принялись постепенно отставать от лица, — я могу знать, кто и когда входит и выходит из оранжереи русского доктора. Вы вошли в его дом поздним вечером 10 декабря 1907 года, а вышли сегодня ночью при весьма загадочных обстоятельствах. Мое имя — Эдвард Бенкс, и я не сыщик и не журналист. И не собираюсь никого сдавать в полицию.

Молодой человек глянул на фермера с упреком. Он был невысокого, в сравнении с Ласко, роста, с гладко причесанными темно-русыми волосами, легким загаром, доказывающим его страсть к наблюдениям — на солнце с биноклем он проводил, похоже, довольно времени. Впечатление портило неумело наклеенная растительность на лице. Беспрестанно отклеивающиеся усы выглядели комично. Но это даже располагало — я тотчас почувствовал человека, не слишком искусного во лжи.

— Я пишу книгу о докторе. И только, — заявил он с видом оскорбленного достоинства и смахнул со лба прядку, чуть отошедшую от ровности прически.

— Но когда книга выйдет, ею заинтересуется полиция, — ворчливо вставил фермер.

— Быть может, быть может, — подхватил писатель. И, пригладив фальшивые усы, указал на пустой столик, который я не так давно покинул.

— Присядем, — добавил он. — Мы с Фечером расскажем вам кое-что, а вы нам, в свою очередь, поведаете о том, что видели внутри. По рукам?

Я рассудил, что неплохо было бы послушать человека, наблюдающего за доктором целый год. И не сразу сообразил, что придется после расплачиваться чужими тайнами, какими бы опасными они ни были.

Ласко снял шляпу, бросил ее на стол. Мы расселись — я против парочки своих новых знакомых.

— Я видел на скалах кровь. Вы бежали будто пленник, — первым заговорил фермер. — А док крадет людей, чтобы отрубать им руки и ноги. Поэтому я, знаете, верю вашему «убегал». Мои поздравления! Вы, быть может, первый, кто смог удрать. И ваше дело — идти ли в полицию. Мои жалобы там не рассматривают. Я им уже надоел до чертиков. Одна надежда на литературный талант Бенкси. Может, и у вас что выйдет. Я знаю русского доктора со времен земельных гонок. Он и я — мы оба принимали участие в заезде, но не выиграли ни клочка земли. То было в Оклахоме, ровно двенадцать лет назад. Док прибыл в Нью-Йорк с очаровательной супругой и сыном, увечным от природы — мальчик был без руки. Обосновались на Пятой Авеню по соседству со знаменитым в то время ученым из Сербии, тот постоянно давал доку советы, то ли с электричеством связанные, то ли еще с чем. Но закончилось все пожаром. Док и этот балканский ученый чрезвычайно дружны, или балканец неровно дышит к мадам Габриелли — не пойму. Но так вышло, что даже спустя столько лет эта троица остается неразлучной. Недавно серб приобрел у моего арендодатора, мистера Моргана…

— Арендодателя, — вставил Бенкс.

— Ага, он самый, мистер Морган. У него серб купил две сотни акров земли «Уорденклифф Билдинг Компани» и тоже стал выстраивать нечто вроде какой-то лаборатории. Аккурат по правую руку от моего участка, который я честно арендую у мистера Моргана и где высаживаю свой картофель. По левую же сооружен насыпной полуостров доктора, как вы уже успели заметить. Вот и получается: с одной стороны высоченная телеграфная вышка, которую серб собирается использовать, чтобы приручать молнии, с другой — стеклянный склеп, где рубят честной народ, что скот. И как я должен жить, скажите, черт раздери? Я ночами не сплю, выслеживая то одного своего соседа, то другого. Эти славяне, ей-богу! Я живу на пороховой бочке.

— Погодите, погодите, все по порядку, — не удержался я. — Что стряслось на Пятой Авеню? И где это?

— Пятая Авеню — это здесь неподалеку, в городе, — вставил мистер Бенкс, проведя по усам рукой, возвращая их на место. В эту минуту мне показалось, что роль рассказчика взял на себя фермер лишь потому, что писатель боялся потерять свой неловкий грим. — Где появлялся этот человек, всюду возникали неприятности.

— Не всегда тому является виной он, — ответил я.

— Вижу, вы с ним действительно знакомы хорошо.

— Да, не он, — отмахнулся Ласко. — А она! Его взбалмошная супруга. Я не знаю, что стряслось на Пятой Авеню, но точно знаю, что каким-то образом она оказалась замешанной в пожаре лаборатории сербского повелителя молний. Доктору пришлось спешно собрать вещи и съехать — скрыться. Девчонка против воли супруга купила на последние деньги билет на участие в земельных гонках. И конечно же, они прогорели. Потому как все места были заранее заняты. И таким простачкам — вроде меня, сына погонщика, и его — иммигранта, каких здесь тьма-тьмущая, нечего было соваться в бумеры.

— Что за бумеры? И что за земельные гонки? — вновь встрял я с вопросом.

— Бумер — участник гонок. В Оклахоме погнали индейцев — не злобных апачей, на сей раз кикапу — обратно в резервацию в Мексике. А их земли отдавали просто так. Почти просто так. Участие стоило от сотни до тысячи долларов. Нужно было собрать весь скарб, погрузить на телеги, прибыть на место старта и по сигналу помчаться быстрее ветра и вогнать в землю знамя с собственным номером. Успел — земля твоя.

— Лотерея, — многозначительно сверкнул глазами писатель.

— Ага, она самая. Девчонка — супруга дока — поняла, что обманута и решила проучить тех нехристей, которые заранее на облюбованный ею участок прибыли. Речка, холмы, небольшой участок равнины, плодородная почва. Она все загодя подсчитала. На участке тамошнем деревня индейская стояла, с жителями она успела свести дружбу, решила оставить их при себе, мол, сотрудничества ради. Один мальчишка был при ней вроде переводчика. А знамя вогнал фабриканец какой-то…

— Фабрикант, — поправил Бенкс.

— Фабрикант, — подхватил Ласко, — который тотчас племя кикапу выставил вон. Барышня была, оказывается, на редкость смышленой. Это сейчас мы ее все знаем под именем Зои Габриелли — медиума и спиритуалиста.

Я не смог скрыть улыбки и понимающе кивнул.