По щекам Элен текли горькие слезы.

— Вам нужно вырвать его из плена прошлого. Вы обещали помочь. А остальное я возьму на себя. И Зои тоже…

— Но как мне удастся уговорить юношу последовать за мной? Он наверняка считает меня сумасшедшим.

— О нет! Он присутствовал при некоторых ваших с доктором беседах, проникся душой к вашей удивительной философии.

— Но я замыслил убийство!

— Он этого не знает. И искренне успел к вам привязаться… Он очень робок и застенчив. Это все из-за проклятого увечья. Он бесконечно любит людей, но близости с кем бы то ни было боится. Единственно только общество Ванечки он принимал… принимает без опаски. А вы смогли внушить ему доверие. Ванечка все ему так представил, будто вы по доброй воле поселились в такой камере. Все равно что как Диоген, ушли от мира в поисках себя.

— А бежал тоже по доброй воле, при этом, кажется, погубив Юлбарса, — проронил я с сожалением.

— Юлбарс, слава богу, отделался шишкой и парой кровоподтеков. Он сильный мальчик, потерпит. Тогда позабыла о нем совсем — моя вина, не закрыла вольер. Он ведь у нас все равно что член семьи, гуляет по оранжерее, никого не трогает.

— Я заметил, доктор его недолюбливает.

Элен вскинула удивленный взгляд. А потом, вдруг словно вспомнив что-то, закивала.

— Ах, да, да, Ванечка не привык до сих пор, так и есть… Ну вы согласны?

Я молча смотрел на Элен и не мог собрать в уме хоть одну-единственную вразумительную мысль. Как всегда, обрушилась на голову, точно снег в конце июля, закрутила, завертела, будто уличный балаганщик — игрок в наперстки. А я должен был протянуть руку к одному из стаканчиков и либо выиграть, либо проиграть. Тут надо было все хорошенько взвесить…

Видя мою нерешительность, она продолжила:

— Вы за полицию не беспокойтесь, никто на вас не заявлял. Доктор вообще смирился, что вы бежать умудрились. Да и не держал он вас силой — попросили бы, выпустил. И на меня не подумал, что я пособила в побеге. Вы ж решетку выломали тогда, ключом не воспользовавшись, вот он и решил, что просто настал час вашего выздоровления. А с Давидом отправитесь — тоже не воспротивится, только рад будет. Он ведь давно ему говорит, надо бы модель электромобиля опробовать на дальние дистанции. Сам ни за что не поедет, он, как сыч, годами из норы своей не выбирается, такой человек, что поделать. А если негодовать станет, так тоже ничего дурного сделать не сможет — участники гонки под протекцией полиции будут находиться, их никто и пальцем во время заезда не посмеет тронуть.

Вдруг меня осенило.

— Вы поспорили с доктором?

— Что? — Лицо Элен вытянулось, будто ее внезапно холодным душем окатили. Я даже было пожалел, что высказал свое предположение вслух.

— Вы хотите, чтобы пари состоялось?

Она опустила голову. И со вздохом качнула ею таким безнадежным движением, что я окончательно уверился — дело не в пари, все гораздо серьезней, а уж что к чему — позже разберусь.

— Да, — с наигранной бравадой бросила она, а я покраснел со стыда. — Да! Я хочу, чтобы он поборолся с вами за мою жизнь. Да! Я хочу мести, хочу, чтоб ему — этому дьяволу, монстру — неповадно было…

Лицо ее скривилось.

— Но Давида надо вытаскивать…

А потом разревелась так, что и впрямь началась горячка. И долго не могла прийти в себя, рыдала, всхлипывала, терла глаза. Насилу мне удалось остановить истерику.

— То, что говорят про него, — правда, — глухим голосом проронила она. — Он продал душу, вернувшись с того света. Вы небось успели узнать — весь город только и обсуждает, что его загробную жизнь, жизнь мумии. Вам не понять… Мы похоронили его, а через несколько месяцев он как ни в чем не бывало очутился в собственном кабинете, забинтованный и скрипящий, что несмазанная дверь. Сказал, мол, в тот день в лаборатории было пять человек. Четвертый — Давид, а пятым оказался служащий из конторы самого Эдисона, явившийся как шпион. Он-то и лег в могилу Ванечки, по ошибке… Тогда, поймав шпиона, Ванечка пришел в ярость. И устроил пожар. Сначала залил все кислотой, все образцы, макеты, аппарат, а потом поджег. Он не хотел никого убивать. Но позабыл, что в химических лабораториях следует соблюдать крайнюю осторожность. Но эта его странная черта характера — он может прийти в ярость по любому пустяку. Помните, ведь тогда что стряслось в Бармене? Я запросто могла погибнуть от бешенства…

— А как же Давид? Как ему удалось выжить?

— Ванечка написал мне о человеке из «Дженерал Электрик» и велел Давиду отнести записку. Хотел поначалу просто журналистов созвать, как раз и просил позвонить кому-нибудь в «Таймс» или «Вордс». А вышло, что все сжег. Когда юноша перебрался в правое крыло, из окон левого уже вырывались языки пламени.

— Он его спровадил… — проронил я.

— Или так. Сейчас уже нипочем не узнаешь.

— Давид видел его? Шпиона.

Элен призадумалась.

— Нет, — протянула она будто в сомнении. — Сначала Ванечка Давида за какой-то пробиркой отправил, потом, через минуту догнал, вручил записку и…

Ее лицо опять скривилось.

— Хорошо, идемте, — встал я, чтобы предупредить очередной взрыв истерики и фонтан слез. — Сожалею, что не знал обо всем этом прежде. Весьма сочувствую. Я обещал быть полезным. Прошу располагать мною в полной мере.

Элен поднялась и, мгновенно просияв, горячо пожала мою руку.

— Всем сердцем вам благодарна! Если мы растормошим Давида и вернем все на свои места, готова исполнить любую вашу просьбу. Хоть руку дочери отдам. Она, кстати, от вас без ума.

Старый гараж Уитни располагался на Бродвее. Раньше он принадлежал компании «Электрик Вехикл энд Ко», что выпускала электромобили под названием «электробат» и, до тех пор пока не произошло слияние с «Лид Кап Траст», снабжала большинство такси съемными электрическими батареями, тоже называемыми «электробатами». Но бензиновые двигатели вскоре вытеснили электрические, и Уильям Уитни и его партнеры разорились. А гараж и кое-какое оборудование выкупил Иноземцев, веривший в электричество, как древние эллины в олимпийских богов.

Высокое двухэтажное здание с широкими воротами для авто и большими прямоугольными окнами с подъемными рамами, покрытое несколькими слоями штукатурки, прежде выбеленное, но ныне посеревшее и облупившееся, значительно обветшало. Равно как и величие электромобилей, пришла в упадок и их обитель.

Однако в окнах нижнего этажа горел тусклый свет.

— Нас ждут, — выдохнула с облегчением Элен и постучала в ворота. Раздался глухой шум изнутри, ворота принялись, кряхтя, подниматься и остановились в трех-четырех футах над землей. Элен легко нагнулась и прошмыгнула внутрь; следом я.

И тотчас обдало запахом моторного масла и бензина, глаза ослепил свет, идущий от низко спущенных с потолка обожженных изнутри ламп Эдисона.