– Посмотрим в новостях, – сказал яоптимистически. – Может быть, получилось поймать момент.

Она всю дорогу щебетала, довольная и счастливая, а когдаприехали, сразу ринулась к компу. Я потащился на кухню и начал готовить ужин,подумал вяло, что никого не удивляет, что мужчина возится на кухне, а женщинауже в Инете…

– Есть! – донесся ликующий вопль. – Славка,есть!.. На новостной ленте Рамблера!

– Оперативность, – откликнулся я. – Иду.

Торопливо бросил на сковородку кусок масла и ломоть мяса,Лариска верещит, требует немедля, я ринулся в кабинет. На экране во всю красуклассный снимок Лариски с обнаженной грудью, а главное, внизу «см. предыдущий,см. следующий». Засняли весь процесс, как Лариска обнажила грудь, что-товытряхнула и растоптала в негодовании, а затем, ослепленная вспышкамифотокамер, с вытаращенными в испуге глазами оглядывается, куда бежать.

Более того, последние два снимка сиськи уже упрятаны вплатье, но, торопливо садясь в машину, Лариска неосторожно забрасывала ноги, аее нежная розовая пилотка, вздутая, как у созревающей девочки, попала в кадр вовсей красе.

– Великолепно, – шептала Лариска счастливо. –Теперь Ксюха умоется… У меня толще… и цвет ярче!

– Ярче, – согласился я. – У тебя там всегдатусуется не меньше чем поллитра крови. А то и литр.

Она улыбнулась победно, а я смолчал, что крови у человекавсегда одинаково. Если где-то ее больше, то в другом месте меньше.

С кухни донеслось злое шипение, я метнулся туда, а Ларискапринялась копипастить снимки на хард. Так, на всякий случай. Потом сами закинемкуда-нить.

Пока ужинали, по жвачнику в новостях показали женщину, которойсделали пересадку сердца и одновременно почек. Это не сенсация, такие делаютдесятки, если не сотни, однако этой заодно, воспользовавшись, как игривообъяснили хирурги, той же порцией наркоза, подтянули обвисшую грудь, вставилиимплантаты, убрали морщины у глаз и отвисающие, как у бульдога, щеки, а такжепровели липоксакцию живота и бедер. Плюс качнули геля в губы верхние и нижние,увеличили клитор.

Как объяснили газете сами врачи, этой сдвоенной операциейнапомнили публике, что пластическая хирургия – такая же обязательная процедура,как использование губной помады, кремов и гелей. Большинство не могут еепозволить лишь потому, что после операции по коррекции груди надо два дняотбыть в больнице, а потом еще две недели носить специальное белье.

А вот так, дескать, все в одном флаконе. Все равно ей лежатьв больничной палате месяц, а то и больше. А второе, что хотели показать, припластической операции на организм практически никакой добавочной нагрузки.Конечно, это больше рекламный ход, в обычных условиях такое проделать трудно.Все-таки работали две группы хирургов разной специализации, но результатдостигнут: пациентка выйдет из клиники не только здоровая, но такжепомолодевшая и с фигурой фотомодели.

Лариска быстро и как-то обидно равнодушно очистила тарелку,взгляд не отрывался от экрана, на лбу обозначилась складка. Я переключил намузыкальный канал, там, конечно, разговор о нем, родимом, несколько великихспециалистов делятся опытом, где искать «точку G», сейчас на всех каналах этафигня, помешательство какое-то, Лариска повернулась ко мне.

– Скажи, – потребовала она строго, – у меняточно с пилоткой в порядке? Подкачать не надо?

– Ничуть, – заверил я. – Ты молодец, четкоуловила грань, за которой уже пародия.

Она хихикнула:

– Да видела перекачанных… Вот дуры!.. Ладно, марш вкойку. Мне завтра вставать рано.

В постели показала не только высокий профессионализм, нодаже неподдельный азарт и живость. Даже оргазм наверняка был настоящий.

Впрочем, со мной ей притворяться незачем.

По телевизору снова большая рекламная передача о «народномцелителе». Пожалуй, только одного из этого племени удалось посадить на скамьюподсудимых: обещал оживить всех погибших детей в Беслане, об этом было во всехсредствах информации, я смотрел по жвачнику и не мог поверить, что живу в такомсредневековье.

Но кой хрен не поверишь: сегодня, пока смотрел часовуюновостную программу, пять раз промелькнула громкая наглая реклама о бурятскомшамане, «который лечит все», о ясновидящей Анастасии, которая за «умеренную плату»расскажет вам, что делают вот прямо щас ваши умершие родители, о целителе«древнетибетскими методами», дорого, надежно, о путешествующем по астральныммирам маге Агнотиусе, этот за определенную плату наложит на вас оберегающеезаклятие, полученное в звездных мирах, и о потомственной ведьме, что с помощьюбелой магии сделает вас счастливым: быстро, надежно, дорого.

Если у этих магов клиентов толпы, если к бродячим цыганкамвыстраиваются очереди, если предсказатели судеб нарасхват, неважно, по чемупредрекают: гороскопу, цвету ваших глаз или фотографии неизвестногочеловека, – то какого хрена я наезжаю на Люш и Василис, которые в нихверят? Они ничуть не хуже остальных двуногих, которым жить бы задо-о-о-олго доприхода христианства с его единобожием.

Эти же вообще… Странный мир, странное время: одниприкидывают, как будут вот-вот входить в технологическую революцию, другиеверят в Деда Мороза и потомственную ведьму Пелагею. Одни съезжаются на конгресснанотехнологов, а другие надевают вышитые рубахи и прут в лес приносить жертвыДаждьбогу, Перуну, Коляде, бегают вокруг костра, прыгают через огонь, «чтобыочиститься от злых духов», хором выкрикивают на рассвете: «Красно Солнце, земнокланяемся, выйди!», а то ж может и не выйти, оно ж такое, с характером, а землявообще-то плоская на трех китах…

Сегодня закупил кое-что из оборудования, не всякий институттакое имеет, а наш медиацентр – да, вышел довольный, пошарил взглядом,отыскивая машину. Довольно глупо, но я часто забываю, где приткнул ее в длинномряду автомобилей. А если еще этих рядов не один…

От троллейбусной остановки донесся тихий возглас удивления,а потом голос:

– Славик! Ты стал совсем большой…

В трех шагах на меня с удивлением и странной нежностьюсмотрит молодая женщина с двумя раздутыми пакетами. Я всмотрелся внимательно,охнул, у меня вырвалось:

– Елена Васильевна! Господи, вы совсем не изменились!

– А ты изменился, – сообщила она. – Это когдаты покинул школу?.. Восемь лет… семь?

– Одиннадцать, – сказал я, – целыходиннадцать.

Она покачала головой:

– Как время-то летит… Да, ты знаешь, ваш историк совсемплох. Ты бы зашел как-нибудь, он тебя любил.

– И мы все его любили, – ответил я. – А что сним?

– Да всякие болезни одолели. Да и возраст… Ой, вон мойтроллейбус! Извини, побегу.