Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, Борис Георгиевич, – улыбнулся я еще шире. – Вы увлечены своими исследованиями настолько, что, похоже, даже не знаете о том, что в продаже нынче столько разных имитаторов ран, пулевых отверстий, крови… К тому же у Степы явно имеются артистические наклонности, так что получить два «ранения» и «умереть» для него не составило большого труда.
– Это возмутительно! – прорезался голос у зама по науке. – Просто возмутительно!
– Что возмутительно? – обернулся я к Сиразееву. – Что вы убили двух человек?
– Я никого не убивал! – ответил Сергей Артурович с вызовом. – Все мои якобы признания недействительны. Я наговорил на себя всякого, потому что был под дулом пистолета и просто опасался за свою жизнь. Все это я сказал под действием шока!
– Но вы сами дали против себя улики, – спокойно возразил я. – Как в убийстве завлаба Рудольфа Фокина, так и в убийстве Зои Калмыковой.
– Про женщину с коляской я, может, и наврал, а от бутылки со стаканом я сейчас освобожусь, – процедил Сиразеев и ринулся к дверям.
– Не успеете, Сергей Артурович, – с усмешкой произнес я.
– Уж не вы ли мне помешаете? – повернулся он ко мне с искаженным злобной гримасой лицом.
– Не, не он, – раздался густейший бас за спиной зама по науке. – Это я тебе помешаю…
Сиразеев быстро обернулся и увидел Саню. Лицо зама по науке стало едва ли не зеленым, ибо, как я уже упоминал, вряд ли кто пожелает стать Сане врагом. Но взгляд Сан Саныча выражал именно это: перед ним стоял враг…
Потом из-за его спины выглянул Володька Коробов. Его серьезная физиономия едва не рассмешила меня, поскольку мое настроение было просто превосходным. Ведь все получилось!
– Сан Саныч, уводи его, – произнес Коробов и уважительно посмотрел на меня: – Весь ваш разговор с этим Сиразеевым мы слышали. И, конечно, записали. Ему теперь не отвертеться… Снимай микрофон.
Он помог мне освободиться от оборудования, которым я был заряжен. Потом спросил:
– Может, вечерком посидим в «Мечте»?
– Может, – ответил я. – Созвонимся. «Мечта» – это хорошо.
– Созвонимся, – повторил Володька и ушел. Ему еще предстояло много дел…
– Так что? – послышалось из-за угла, где сидел на стульчике профессор Базизян. – Моя схема не работает?
– Увы, профессор, – с сожалением произнесла Маргарита Николаевна. – Не работает и никогда не работала.
– Значит, все время вы мне врали? – с надрывом в голосе спросил Борис Георгиевич.
– Это не совсем так, профессор. Мы просто не хотели вас расстраивать. Кроме того, у нас оставалась надежда, что когда-нибудь ваш механизм все же заработает. Ведь вполне определенные предпосылки к этому имелись…
– А я… я так хотел верить, что у меня… у нас…
Он снова сел на свой стульчик и опустил голову. Его было жалко. Как ребенка, у которого злые дяди отняли любимую игрушку…
В общем, нам со Степой можно было сворачиваться. Что мы и стали делать. А потом я подошел к Бережной и сказал:
– Спасибо вам.
– За что?
– За союзничество, – ответил я. – Честно признаться, я очень на него рассчитывал. И вот, не ошибся.
– Когда-то это все равно должно было закончиться, – печально произнесла она. – Если бы это случилось раньше, можно было обойтись без таких потерь…
Что ей ответить? «Не нужно было молчать столько времени»? Но она и сама об этом знает. Их споры с Рудольфом Фокиным наверняка были как раз по этому поводу. Впрочем, это сейчас уже неважно. А спрашивать неловко. Сказать ей несколько успокоительных фраз? Мол, человек слаб, не всегда находит правильные решения и тому подобное? А они ее успокоят? И хочет ли она сама такого спокойствия?
– У меня к вам последний вопрос, Маргарита Николаевна, – наконец проговорил я. – Эта крыса Матильда… Она ручная?
– Да, – кивнула Бережная. – Ею мы подменили настоящую Матильду, с которой у нас ничего не получилось…
– Ясно. Весьма остроумно. Степа, ты готов?
– Готов, – ответил оператор, уже сложивший камеру в сумку и штатив – в чехол.
– Ну что, мы пошли? – бросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
– До свидания, – попрощалась Маргарита Николаевна.
– До свидания, – ответил я.
Профессор Базизян, насупившись, угрюмо молчал. Похоже, он так и не смог смириться с потерей любимой игрушки. Ему ее будет не хватать.
Человеку самому всегда придется выбирать между добром и злом. И не всегда он будет делать это правильно.
А жаль. Идея-то красивая!
Этого я не ожидал вовсе. Было ведь сказано: не звони, не хочу тебя ни видеть, ни слышать, сотри мой номер телефона, а я уже, считай, стерла твой… И вдруг – звонок. И ее тихий голос в трубке:
– Это я.
– Привет! А это – я.
– Я хочу тебя поздравить, – произнесла она. – Программа получилась просто блеск! Впрочем, как и все твои последние программы… Я ее потом еще два раза просматривала.
– Спасибо, Ирин. Я рад, – ответил я, чувствуя, как губы расплываются в счастливой улыбке.
– Чему рад? – Кажется, она тоже улыбнулась. – Что программа получилась?
– Нет. Это для меня не новость.
– Вот как? Какой вы самоуверенный господин. Ну и что для вас новость?
– Твой звонок. Вот ему я действительно очень рад.
– Правда?
– Правда.
– А как у тебя со временем? – В ее вопросе чувствуется некоторая тревога.
– Сейчас свободного времени у меня полно. А ты хочешь предложить мне приехать к тебе?
– Нет, у меня дома мама.
– Жаль… Тогда приезжай ко мне. Отметим мой успех. И вообще…
– Что – вообще? – спросила она и настороженно замолчала.
– Вообще это то, что я хочу тебя обнимать и целовать, – неожиданно для самого себя произнес я.
Она продолжала молчать.
– Тебе не нравится мое предложение? – не выдержал я первый.
Она молчала.
– Ты не хочешь, чтобы я тебя целовал и обнимал?
– Адрес… Я не знаю твоего адреса… – наконец произнесла Ирина.
Я назвал ей свой адрес. То, что сейчас творилось в моей душе, не поддается никакой трактовке. Восторг, восхищение, триумф, радость… Все эти слова, даже вместе сложенные, не отражают всего того, что я сейчас испытывал… Для этого еще не придумано точного определения. А если когда-нибудь и придумают, объяснят, разложат по полочкам, то такое состояние сразу станет приземленным. Померкнет. Потускнеет. А этого совсем не хочется. Иначе человек навсегда разучится летать. Даже если у него вырастут крылья. Как у меня сейчас…