Просто удивительно, как наши дети умудрились выжить ивырасти, — вставила Диана, вручая Энн бокал шампанского и присаживаясьрядом на диван. Роберт уже держал в руках такой же бокал; потягивая виномаленькими глотками, он с обожанием смотрел на жену. Она выглядела простопрекрасно; так он и сказал ей, когда они ехали к Моррисонам в такси.

— Не знаю почему, но мне кажется, что, когда наши детибыли маленькими, все было как-то проще, — ответила Энн с улыбкой. —Возможно, впрочем, все дело в том, что тогда я больше работала и видела ихтолько по вечерам.

И Энн улыбнулась Роберту. Как бы много они ни работали, уних всегда находилось время друг для друга, и это было одним из секретов ихсупружеского долголетия. Насколько она знала, абсолютное большинство ее друзейи подруг по колледжу успели уже по несколько раз жениться или побывать замужем,и только они с Эриком оставались верны друг другу.

— В последнее время жизнь стала слишком напряженной, аможет быть, мои нервы уже не так крепки, как когда-то, — добавилаона. — Я люблю детей, но иногда мне хочется просто посидеть спокойно. Унас в Шугабуше порой бывало так шумно, что у бедняги Роберта простораскалывалась голова. Я понимаю, что дети — народ непоседливый и шумный, но всехорошо в меру.

Они были рады, что вернулись домой; так они и сказали другдругу по пути к Моррисонам.

— Я уверен, что буду относиться к внукам куда лучше,когда окончательно состарюсь и оглохну на оба уха, — вставил свое словоРоберт, опуская свой бокал на журнальный столик. — Или когда они вырастут…

Он хотел добавить что-то еще, но тут зазвонил звонок, и всечетверо невольно посмотрели на часы. Времени было всего половина восьмого, чтоозначало — Донелли бьют собственный рекорд пунктуальности. Обычно ониопаздывали на час-полтора, причем каждый обвинял в задержке другого. Впрочем, вэтом отношении сегодняшний день не был исключением.

Эрик пошел открывать дверь, и уже через минуту из прихожейдонеслись возбужденные голоса Паскаль и Джона.

— Простите за опоздание, но я здесь совершенно ни причем. Это все Джон виноват! — услышали они высокий голос Паскаль,говорившей с сильным французским акцентом. Она прожила в Нью-Йорке большетридцати лет и говорила по-английски практически безупречно, но от акцента таки не избавилась. Впрочем, она не особенно к этому стремилась. Как и много летназад, Паскаль по-прежнему переходила на родной язык при каждом удобном инеудобном случае. Она разговаривала по-французски с официантами в ресторанах, спродавцами в магазинах, с парковщиками на стоянках и, разумеется, со своейматерью, которой Паскаль звонила не меньше трех раз в неделю. Джон утверждал,что на одних счетах за эти переговоры они могли бы разориться. Сам онпринципиально отказывался учить французский, однако за двадцать пять лет браканаучился понимать ключевые слова и мог произнести «Merde!»[1],как чистокровный парижанин. — Джон просто не захотел ловить такси! —продолжала возмущаться Паскаль, пока Эрик помогал ей раздеться. — Онзаставил меня ехать к вам на автобусе! Можешь себе представить?! НаканунеНового года, в вечернем платье — и в автобусе!.. Такое только ему могло прийтив голову! И она сердитым жестом отбросила назад упавшую па лоб темную вьющуюсяпрядь. Волосы Паскаль были стянуты на затылке в крошечный тугой пучок. Эту прическуПаскаль носила, когда танцевала, не изменила она ей и теперь; и только поторжественным случаям — как сейчас — позволяла себе оставить свободной челку.Несмотря на то, что ей уже исполнилось сорок семь, в Паскаль до сих пор былочто-то чувственное и изысканное. Она была тонкой, гибкой, миниатюрной, оченьграциозной, и ее большие зеленые глаза возбужденно блестели, пока онапересказывала Эрику их скорбную повесть.

— Я вовсе не отказывался ловить такси! — возразилДжон. — Мы просто никак не могли найти свободную машину — только и всего!

— Как бы не так! — с горячностью возразилаПаскаль. — Машин было сколько угодно, просто этот скряга не хотелраскошелиться и давать чаевые! Пожалел свои паршивые доллары! Пусть лучше егожену насмерть задавят в автобусе!

То, что Джон отличается некоторой скуповатостью, его друзьямбыло прекрасно известно, однако в данном случае, учитывая канун праздника иснегопад за окнами, было не исключено, что он говорит правду. Как бы там нибыло, обвинительная речь Паскаль нисколько его не задела, и когда Джон прошел вгостиную, чтобы приветствовать остальных, настроение у него было самоеприподнятое.

— Всех с наступающим! — провозгласил он, пожимаяруку Роберту и дружески целуя Энн и Диану. — Прошу извинить заопоздание, — добавил он спокойно. К пламенным ретирадам жены Джон давнопривык; в конце концов, она была француженкой, и ее темперамент не позволял ейоставаться спокойной ни единой минуты. Она постоянно кипела, возмущалась,извергалась, точно вулкан, обвиняя супруга во всех смертных грехах. Сам Джонбыл не намного уравновешеннее; правда, на людях он старался сдерживаться,однако, когда Паскаль удавалось его как следует завести, он тоже не лез засловом в карман, и тогда поле брани заволакивалось едким пороховым дымом, вкотором, словно ядра, пролетали весьма едкие эпитеты. Посторонних это обычно .шокировало, но Моррисоны и Смиты знали, что у их друзей несколько необычныйстиль общения.

Внешне Джон и Паскаль были совсем разными. Она, как иподобает балетной танцовщице, казалась хрупкой, словно фарфоровая статуэтка.Джон, напротив, был коренаст и широкоплеч, с могучей грудной клеткой, сильныминогами и руками. В Гарварде он играл в хоккей с шайбой; его даже приглашали впрофессиональную команду, но он предпочел посвятить себя бизнесу. Джон иПаскаль напоминали Кэтрин Хэпберн и Спенсера Трейси, тоже бывших когда-тосупружеской парой, о чем им не раз говорили друзья.

— И вас обоих тоже! — ответила Диана, протягиваяДжону бокал шампанского. — Паскаль, ты сегодня простоочаровательна, — прибавила она, и это была сущая правда. Паскальдействительно была очень хороша собой, хотя ее красота была несколькоэкзотической — по крайней мере, для Нью-Йорка, где большинство жителей былисветлокожими и сероглазыми.

— Итак, друзья мои, — заговорила Паскаль, —как вы встретили Рождество? Лично у меня никакого праздника не было, —добавила она без малейшей паузы. — Джону не понравился костюм, который яему купила. А он… он подарил мне микроволновую печь! На Рождество! Можете себепредставить? Я до сих пор спрашиваю себя, почему не газонокосилку или наборслесарных инструментов?!

У нее был такой возмущенный вид, что остальные не выдержалии рассмеялись, а Джон поспешил отразить выпад.

— Набор инструментов тебе бы не помешал, — заметилон. — Ведь ты постоянно ломаешь то свою, то мою машину. Ксожалению, — добродушно добавил Джон, поворачиваясь к остальным, —моя жена до сих пор очень плохо водит и так рвет с места, что сцеплениебуквально дымится.

— Я вожу машину лучше, чем ты, — холодно возразилаПаскаль и пригубила шампанское. — Ты так говоришь только потому, что… Даты мне просто завидуешь, вот! Ты до сих пор боишься садиться за руль; во всякомслучае, каждый раз, когда мы бываем в Париже, мне приходится возить тебя погороду.