— В Париже я не боюсь ничего, кроме твоейматери, — огрызнулся Джон, и Паскаль, картинно закатив глаза, повернуласьк Роберту.

Роберт очень любил разговаривать с Паскаль. Как и Энн, онбыл неравнодушен к классическому балету и хорошим театральным постановкам. Наэти темы Роберт и Паскаль способны были говорить буквально часами. Кроме того,время от времени Роберт практиковался с ней во французском, который изучал ещев школе, и при этом делал такие чудовищные ошибки, что Паскаль буквальнокорчилась от смеха. Как и большинство ее соотечественников, она бывалабезжалостна к тем, кто говорит по-французски неправильно.

В течение следующих двух часов вся компания приятнобеседовала, не спеша потягивая шампанское. Джон в конце концов все жепризнался, что решил ехать на автобусе, чтобы сэкономить, и друзья добродушнонад ним подтрунивали. Для них это тоже была своего рода традиция. Джон,впрочем, не обижался — напротив, ему нравилось быть в центре всеобщеговнимания.

Эрик и Энн разговаривали о лыжном сезоне в Шугабуше, иДиана, прислушивавшаяся к их беседе краем уха, неожиданно сказала, что ей оченьхочется снова покататься на лыжах, но не в Шугабуше, а в Аспене, куда они сРобертом ездили два года назад. Роберт и Паскаль обсуждали современный балет;Диана и Джон говорили об экономической ситуации в стране, о состоянии рынкаценных бумаг и о кое-каких капиталовложениях, которые супруги Моррисон сделализа последние два месяца. Джон заведовал инвестиционным отделом крупного банка иготов был говорить о бизнесе с каждым, кто соглашался его слушать. В целом жеинтересы всех членов компании были весьма схожи; они с легкостью переходили ссерьезных тем на более легкие и наоборот, и время летело незаметно. Когда Дианапригласила гостей к столу, Энн как раз сообщила Эрику, что ее старший сын и егожена снова ждут прибавления. Пятеро внуков у нее уже было, а «где пять, там ишесть», — спокойно закончила она.

— Слава богу, меня никто никогда не будет называтьбабушкой! — небрежно заметила Паскаль, однако все присутствующие знали,что на самом деле она относится к этим вопросам далеко не так спокойно, какможно было заключить из ее слов. И Моррисоны, и Смиты хорошо помнили времена,когда Паскаль регулярно сообщала им с надеждой, какие лекарства она принимает икакое лечение проходит. В течение года Джон делал ей по три укола в день,однако все это ни к чему не привело — забеременеть Паскаль так и не смогла.Нечего и говорить, что и для нее самой, и для Джона это было ужасное время;Паскаль была близка к полному отчаянию, и только поддержка друзей помогла ейсправиться с собой и не наделать глупостей. Со временем Паскаль примирилась ссудьбой. Когда ей перевалило за сорок, она стала все чаще и чаще задумываться отом, чтобы усыновить малыша, оставшегося без родителей, но против этогонеожиданно восстал Джон. В приводимых им доводах была своя логика, однако дляПаскаль его позиция означала окончательный приговор. Она поняла, что никогда небудет иметь ребенка — ни своего собственного, ни приемного, а ведь это было еезаветной мечтой! Как бы там ни было, Паскаль сумела примириться со своимположением. В последние годы она почти не думала о детях (так, во всякомслучае, она утверждала) и лишь криво улыбалась, когда друзья заводили разговоро своих взрослых детях и внуках. В сорок семь лет думать о ребенке было, пожалуй,действительно поздно, и усыновление было ее единственным шансом, но увы! —Джон так и не изменил своей точки зрения, хотя друзья и пытались его уговорить.Он понимал, как много значит для Паскаль возможность иметь ребенка, но,несмотря на это, продолжал стоять на своем. Джон не хотел содержать,воспитывать и любить чужого ребенка, раз уж судьба не подарила ему собственныхдетей. Не хотел и не мог — даже ради Паскаль, и в конце концов Эрик и Робертоставили свои попытки переубедить его. Им — и их женам — оставалось толькосочувствовать друзьям и лишний раз не заговаривать о своих многочисленных детяхи внуках.

Сегодня, впрочем, все внимание друзей было поглощенонакрытым столом и стоявшим на нем угощением. Диана не только умела выбиратьсамые изысканные блюда; наделенная от природы прекрасным художественным вкусом,она не упускала ни одной мелочи, и сервированный ею стол напоминал настоящеепроизведение искусства. Кроме цветочных букетов (орхидеи в сочетании сострелициеи королевской выглядели на редкость изысканно), Диана расставила повсему столу крошечные серебряные колокольчики и затейливые серебряныеподсвечники, из которых торчали тонкие свечи белого воска. Вышитая льнянаяскатерть, которой был покрыт стол, принадлежала еще ее матери и тоже выгляделаочень эффектно.

— Просто не знаю, как тебе каждый раз удается создаватьтакую красоту! — всплеснула руками Энн, восхищенно глядя на подругу.Диана, склонив голову, стояла рядом со столом в белом атласном платье, плотнооблегавшем ее по-девичьи стройную фигуру. Она была почти в такой же хорошейформе, как Паскаль, которая была моложе ее почти на полтора десятка лет и ктому же до сих пор танцевала со своими учениками не менее пяти часов в день.Энн в этом отношении повезло меньше. Ее лицо оставалось по-прежнемупривлекательным, однако она была выше, массивнее, осанистее подруг и потомуказалась несколько тяжеловатой. Время от времени Энн полушутливо жаловалась,что рядом с ними она выглядит, как антилопа-гну, затесавшаяся в стадо газелей,однако на самом деле это ее не особенно беспокоило. Энн была умна, уверена всебе и своих силах, и с ней было приятно общаться. Кроме того, Роберт все ещеочень любил ее, и это тоже придавало Энн уверенности. Она знала — когда он говорит,что женщины красивее он еще никогда не встречал, он говорил это искренне.

— Прошу к столу! — сказала Диана, и Эрик, обняв ееза плечи, нежно поцеловал и поблагодарил за хлопоты. Услышав это, Паскальмрачно поглядела через стол на своего супруга.

Если бы ты сделал что-нибудь подобное, — сказалаона, — со мной мог бы случиться сердечный приступ или что-нибудь похуже.Ты никогда не целуешь меня и не благодаришь. Никогда и ни за что, хотя — богсвидетель! — я буквально из кожи вон лезу, чтобы тебе угодить!

Она частенько жаловалась, что Джон относится к ней бездолжного внимания, однако ни сейчас, ни раньше в ее голосе не было ни злобы, нираздражения.

— Огромное тебе спасибо, дорогая, — ответил Джон,благодушно улыбаясь, — за все те полузамороженные полуфабрикаты, которыеты оставляешь для меня в холодильнике.

И он весело рассмеялся. Это была чистая правда — Паскальчасто задерживалась в своей танцевальной школе и не всегда успевала приготовитьДжону нормальный ужин.

— Как ты можешь такое говорить! — вспылилаПаскаль. — Кто приготовил тебе бобы с индейкой два дня назад? А на прошлойнеделе?! Разве не я оставила для тебя целую курицу в вине? Куда ты ее дел? Ведьстрескал же! Стрескал и спасибо не сказал, будто так и надо! Нет, дорогой, тыпросто не заслуживаешь, чтобы я для тебя готовила!

— Конечно, нет, — снова улыбнулся Джон. —Ведь я готовлю лучше тебя!

Чудовище! — бросила Паскаль, сверкая зеленымиглазами. — Имей в виду, Джон Донелли, я не поеду домой на автобусе. Япоеду в такси, поеду одна, а ты добирайся как знаешь! — В эти минуты онавыглядела как самая настоящая француженка, и друзья прониклись невольнымуважением к ее галльскому темпераменту.