— Поскольку я написал целую книгу о явлениях, то мне в своевремя пришлось всесторонне изучить вопрос. Я прочел все, что было опубликованопо этому поводу в конце XIX века, получил доступ к показаниям Бернадетты, а еедопрашивали представители и полиции, и церкви, и науки. Ни разу не сказала она,что видела женщину, но настойчиво повторяла, что это была девочка. До самойсвоей смерти она твердила одно и то же, и никто не поймал ее на противоречиях,и воздвигнутое в пещере изваяние возмущало ее до глубины души: Бернадеттауверяла, что статуя не имеет ни малейшего сходства с видением. Ей предсталадевочка, а не взрослая женщина. Но Церковь все равно присвоила себе этуисторию, это место, эти видения, превратив девочку в Богоматерь. И правдапостепенно забылась, а ложь, благодаря многократному повторению, в конце концовубедила весь мир. Разница лишь в том, что та девочка, которая явиласьБернадетте, — та упорно настаивала, что это была именно девочка, — сообщила ейсвое имя.

— И какое же? — осведомился Михаил.

— «Я — Непорочное Зачатие». Согласитесь, это не то чтоБеатрис, Мария, Изабелла. Она называет себя неким событием или эпизодом,который можно передать иными словами: «Рождению моего ребенка не предшествовалосоитие». Рассказывайте, Михаил.

— Но сначала я хочу спросить... — говорит нищий примерномоего возраста. — Вы сказали, что сочинили книгу... Как называется?

— У меня много книг.

И я произношу заглавие книги, в которой упоминается историяБернадетты и ее видения.

— Так вы, значит, муж той журналистки?..

— Муж Эстер? — оборванная нищенка в зеленой шляпе и красномпальто смотрит на меня выпученными глазами.

Не знаю, что на это сказать.

— Почему же она больше не приходит сюда?! Она жива, надеюсь?Сколько раз я ей говорил, чтобы не совалась в опасные места! Поглядите-ка, чтоона мне дала!

И он протягивает мне выпачканный кровью лоскут — обрывоквоенной формы, которую носил убитый солдат.

— Жива, — отвечаю я. — Однако меня удивляло, что онаприходила сюда.

— Почему? Потому что мы — другие?

— Вы не поняли. Я не осуждаю вас за то, что вы такие, как выесть. Я был удивлен и обрадован, когда узнал об этом.

Но водка, которую мы пьем, чтобы согреться, уже произвеласвое действие на нас.

— Вы насмехаетесь над нами, — произносит коренастый человекс длинными волосами и многодневной щетиной. — Если считаете, что попали внеподобающее общество, убирайтесь отсюда.

Однако я тоже выпил, и это придает мне смелости.

— А кто вы такие? Почему выбрали себе такую жизнь? Выздоровы и трудоспособны, однако предпочитаете ничего не делать.

— Здесь сидят люди, выбравшие неучастие, — мы не желаемиметь отношение к этому миру, который скоро разлетится на куски, и к этимлюдям, которые постоянно боятся что-нибудь потерять, которые притворяются,будто все хорошо, тогда как на самом деле все плохо! Очень плохо! А вы-то самиразве не нищий? Не клянчите подаяния у своего босса, не побираетесь удомовладельца?

— А вам не стыдно, что вы пустили по ветру свою жизнь?! —вмешивается нищенка в красном.

— А почему это я пустил свою жизнь по ветру? Я делаю то, чтохочу.

— А чего вы хотите? — перебивает меня коренастый. — Быть навершине? А кто сказал, что вершина лучше равнины? Вы считаете, что мы не умеемжить, так ведь? А вот ваша жена поняла, что мы пре-вос-ход-но знаем, чего хотимот жизни. Хотите, скажу? Мира! И свободного времени! И чтоб не надо былоодеваться прилично — у нас здесь свои собственные понятия о моде! Мы пьем,когда хочется, и спим, где понравится! Никто из нас не предпочел рабство, и мыгордимся этим, очень гордимся, хоть вы и жалеете нас за это и считаете убогими!

Голоса становятся агрессивными, и Михаил вмешивается:

— Хотите дослушать мою историю или нам лучше немедля уйти?

— Он нас критикует! — кричит одноногий. — Пришел к нам и насже порицает! Господь Бог какой нашелся!

Нищие ворчат, кто-то хлопает меня по плечу, я угощаю егосигаретой, снова пускаю вкруговую бутылку водки. Постепенно нищиеуспокаиваются, но я по-прежнему поражен тем, что с этими людьми общалась Эстери что они знали ее — быть может, даже лучше, чем я, если им достался тряпичныйлоскут, выпачканный кровью.

Михаил продолжает.

***

Итак, учиться мне негде, а к лошадям, которыми гордится нашкрай, меня не подпускают — мал еще, — так что приходится идти в пастухи. Впервую же неделю умирает овца, и разносится слух, будто у меня — черный глаз,что я — сын человека, появившегося неведомо откуда, улестившего мою матьобещаниями и оставившего нас ни с чем. Хотя коммунисты постарались внушитьлюдям, будто религия — это всего лишь способ обмануть отчаявшихся людейнесбыточными посулами, хотя все здесь воспитаны в духе материализма, то естьзатвердили накрепко: невидимое глазу — это плод воображения, но древние степныетрадиции сохранились в неприкосновенности и передаются изустно через поколения.

После того как выкорчевали куст, я больше не могу увидетьдевочку, но голос ее продолжаю слышать. Я прошу, чтобы она помогла мне пастистадо, а она отвечает, что надо набраться терпения и выдержки, грядут трудныевремена, но мне еще не исполнится двадцати двух лет, как появится из далекихстран женщина, которая откроет передо мной мир. И еще говорит, что мнепредстоит выполнить некое поручение, и заключается оно в том, чтобы помочьраспространить по всему свету истинную энергию любви.

Хозяин отары, наслушавшись сплетен — подумать только, ихраспускают, стремясь погубить меня, как раз те самые люди, которым девочкапомогала весь год, — собирается идти в партийный комитет и сообщить там, что ия, и моя мать — настоящие враги народа. Он меня увольняет. Но это не слишкомсильно омрачает мою жизнь, потому что мать к этому времени уже поступилавышивальщицей на фабрику в самом большом городе нашего края, где никто незнает, что мы — враги народа и рабочего класса. Дирекции нужно лишь, чтобы онас утра до вечера не разгибала спины над вышиванием.