Воровская баллада между тем длилась, и всё в ней было какполагается. И разгульная жизнь, и взбалмошная красавица, которая любила дорогиеподарки и тем толкнула сердечного друга на кражу. И неизбежный соперник, скоторым герой песни её однажды застукал. И кинжал, пронзивший сразу обоих. Воттолько подбор слов и созвучий показался Волкодаву чуть более изощрённым, чемобычно бывало в такого рода «жальных». Да и воровской надрыв, призванныйвышибать слезу из самых заскорузлых головорезов, был ни дать ни взять сотворёнчеловеком, очень хорошо чувствовавшим, что к чему.

Меня в цепях вели из зала,

Где состоялся скорый суд,

Тут мать-старушка подбежала:

«Куда, сынок, тебя ведут?..»

«Меня ведут в такое место,

Где пропаду я без следа.

О милом сыне ты известий

Уж не получишь никогда».

И вот я здесь – долблю киркою,

Жую подмоченный сухарь.

Уже не тот я сам собою,

Каким меня знавали встарь.

Должно быть, сдохну в этой яме.

Седеют кудри на виске.

Я, молодой, звеню цепями,

Как прежде – чаркой в кабаке.

Наверное, саккаремский напев оказался использован благодарясамому обыкновенному совпадению. Песни ведь тоже надо уметь слагать… Волкодавудоводилось присутствовать при рождении песен. Хороших песен… Их всегда былонемного. Как и истинных песнотворцев. Гораздо больше было других – тех, ктоощущал позыв и вкус к сочинительству, но не имел по-настоящему крылатой души.Такие действовали точно ленивые садовники: зачем возиться и тратить время,выращивая плодовое дерево на собственных корнях, – привьём ветку к ужеготовому дереву! И брали напев от первой пришедшей на ум песни, помстившейся более-менееподходящей. А то крали всё целиком, лишь заменяли тут и там несколько слов,приспосабливая чужое творение для своих нужд…

Но – раскачивался, кренясь, громадный валун, и камнискрипели, как готовые молоть жернова, и победно, отчаянно плясал наверхучеловек и звонко бил себя по пяткам ладонями…

– Выпей в память о Корноухом.

Волкодав бросил в мисочку серебряную монету, поднялся иушёл, не оглядываясь, к ученикам, ожидавшим его.

…Здешние холмы отличались от холмов веннских чащоб восновном тем, что на родине Волкодава там и сям прорывались из земных недргранитные лбы, а здесь повсюду был мелкий жёлтый песок. В остальном сходствобыло замечательное. Даже ручьи и речушки изобиловали не менее, чем в страневеннов. И ещё бы им не изобиловать! Они ведь питали собой величайшие лабиринтыозёр, болот и проток – целый край, оттого названный Озёрным. Если не вралпутешествующий народ, там можно было узреть чудеса, в иных местах невстречавшиеся. Например, обширные водоёмы, пересечь которые едва удаётся за целыйдень усердной гребли, – и за всё это время глубина ни разу не дойдёт дажедо пояса стоящему человеку, так что будет неизменно видно нагретое солнцемилистое дно с кишащей близ него мелкой водяной жизнью: стайками мальков,чёрными створчатыми ракушками…

Волкодав думал о том, что скоро увидит всё это собственнымиглазами.

Наверное, Тин-Вилена была не самым скверным городом насвете. Умом он это очень хорошо понимал. Однако уходил так, словно за ним моглипогнаться и потащить назад, в Хономерову крепость. Собираясь в путь, он долгорассматривал карту, прикидывая, быстро ли придётся идти. Считал вёрсты и дни,что-то соразмерял… А потом в первый же день прошагал столько, сколько собиралсяза три. Да не просто прошагал – пролетел, точно на крыльях. И это при том, чтовот уж полных три года не утаптывал пятками дальней дороги, а кожаный кузовокза спиной был изрядно потяжелее, чем случалось в прежние времена!

Вряд ли, думал он вечером у костерка, что-то напуталисоставители карты. Они ведь как раз опирались в своей работе на россказнидосужих купцов, бродячих собирателей мудрости вроде Эвриха и иныхземлепроходцев, безошибочно знавших, откуда докуда можно добраться застолько-то дней. Надо полагать, дело во мне. Я так засиделся в Тин-Вилене, чтотеперь просто не чаю оставить её как можно дальше позади – и как можно скорей!

На городских улицах и окрест снег давно уже стаял; в городахон всегда стаивает раньше – там топятся очаги, там много людей, там стоят домасо стенами, привлекающими солнечное тепло. Волкодав ожидал, что в лесу,особенно по северным склонам холмов, снегу будет ещё полным-полно. Однакоошибся. Снег растаял уже повсюду и так, словно его никогда здесь не бывало. Надземлёй мчались тёплые ветры, и повсюду, где они пролетали, белые сугробыоборачивались текучей водой, и к этой воде тотчас начинали тянуться под землёймириады тоненьких корешков. Насосавшиеся корешки выбрасывали вверхстремительные ростки. Далеко не все были знакомы венну, выросшему на другомматерике, но остренькие красноватые вылеты ландышей он узнавал безошибочно. Ирадовался им как родным. Кое-где на солнечных пригорках они уже разворачивалилистья, готовясь цвести.

В этот первый день ему встретилось всего одно белоепятнышко, да и то совсем небольшое, без труда можно перешагнуть. Снег,дотаивавший в лесу, вовсе не походил на сугробы, прятавшиеся от солнца погородским закоулкам. Те одевались, как в панцирь, в грязную корку – но всёравно исчезали быстро и незаметно. А этот маленький снежник похож был на белогокотёнка, улёгшегося на дорожной обочине. От жара Ока Богов его укрывалимохнатые лапищи елей – могучих, изумрудно-зелёных и до того плотных, что подними не очень-то вырастала даже лесная трава. Пятнышко приятно захолодилоВолкодаву босые ступни.

Чем надлежит заниматься весной всем праведным людям,осознающим своё место в кругах и ритмах Вселенной?..

Верно: распахивать ждущее ласки лоно Земли и плодотворитьего, распахнутое, семенами, бережно сохранёнными в лубяных коробах, опричьзимнего дыхания Мораны Смерти.

Дело это – отдельно мужское и отдельно женское.

Мужчины восходят на свежую, ждущую пашню, как на честноебрачное ложе: нагими. Несут житное семя в мешках, непременно перешитых изстарых, хорошо ношенных, помнящих мужское тело штанов. И должны быть те штаныне какими угодно, но обязательно посконными – то бишь нитки в их ткани спряденыне из всяких растеньиц конопли, а единственно из мужских. Такие штаны носитвсякий венн, получивший имя и право носить взрослую одежду. Ибо хорошо знаютвеннские женщины, как крепить в сыновьях и мужьях своих мужское начало!

Но и о себе не забывают веннские женщины. И, пока мужикивершат с Матерью Землёй удалой и таинственный брак, их супруги, сёстры и материтоже с Нею беседуют, только по-своему, по-женски. Шушукаются с Нею на огородах,опять же нагими присаживаясь передать Земле семена репы, редьки, капусты…Делятся с Нею своей силой чадородия – и сами в отдарок воспринимают Её святостьи мощь…