интересен. Андрей Анатольевич, рассказ, о котором идет речь, крайне важен для меня. Я хочу лишь спросить… Возможно ли, что рукопись все же пришла, но… затерялась где-то здесь? Прошу понять меня правильно, — поспешно добавил Карпов. — Я никого ни в чем не обвиняю. Просто у меня в редакции, конкретно — со мной, недавно произошла именно такая история. Большой вал корреспонденции, маленький штат… Всякое случается. Не могло ли и здесь случиться нечто подобное?

— Конечно.

Редактор кивнул, немедленно зародив у Геннадия Ивановича надежду. Однако следующие его слова эту надежду похоронили.

— Если бы ваш рассказ поступил к нам и здесь пошел по рукам, его могли «замылить». Маловероятно, но возможно. Но он действительно не приходил. Геннадий…

— Иванович, — напомнил Карпов.

— Геннадий Иванович, у нас электронная регистрация всех входящих поступлений.

— Которую ведет живой человек.

— И очень ответственный. На этом этапе ничего не теряется. Во всяком случае, до сих пор этого не случалось.

— Хорошо, тогда последний вопрос. Допустим, письмо поступило от Сергеева Олега Михайловича. Могли его зарегистрировать под этим именем, так и не распечатав впоследствии?

— Геннадий Иванович…

— Андрей Анатольевич, — проявил настойчивость Карпов, — я вас очень прошу, проверьте это. Больше я не буду вас мучить.

Сотрудник повернулся к компьютеру.

— Олег Михайлович Сергеев, — повторил Геннадий Иванович.

Пальцы редактора забегали по клавиатуре.

«Сейчас он скажет: “Да вот же оно!”, — подумал Карпов. — И все объяснится. Почти все».

Но ничего не объяснилось. Сотрудник перестал изучать экран, повернулся и отрицательно покачал головой.

Геннадий Иванович встал.

— Простите, что отнял у вас столько времени.

— Ничего страшного. Уверен, дело в почте. Ваш рассказ скоро придет. Можете оставить свой телефон — я сам извещу вас об этом. Как коллега коллегу.

— Спасибо. Мне неловко вас затруднять. Сначала попробую разобраться самостоятельно.

14.55

Карпов присел на скамейку в разбитом рядом с редакцией сквере. На этой скамейке он провел около получаса, толком не обращая внимания на окружающий мир. Рядом вовсю галдели дети. Мимо по тротуару пронесся велосипедист. На противоположный край скамьи минут через пять примостилась девушка, которую Геннадий Иванович в другое время наверняка удостоил бы пары осторожных взглядов. Но она посидела рядом и ушла незамеченной.

«Итак, рассказа в редакции нет. Ни на какой почте он, конечно, не терялся. Тогда куда пропал? Ответ может быть только один: Сергеев его не отправил. Но почему? Боялся, что рассказ примут и он вынужден будет меня отпустить? Выглядит вполне логично. Если не знать, что он меня отпустил. А здесь уже нет никакой логики. И что все-таки означала фраза: “Рассказ одобрен”? Какой рассказ? Кем? И что значит “одобрен”, если два рассказа отклонены, а третий вообще не отправлен?»

Вопросы следовали один за другим.

«Может, кто-то сообщил Сергееву неверные сведения? Например, Кристина. Пыталась же она зачем-то повлиять на публикацию “Ритуала”. Допустим, Кристина сказала брату, что “Ритуал” принят. Сергеев отпустил меня, и лишь потом узнал… Или еще не узнал, но скоро узнает».

Геннадий Иванович непроизвольно осмотрелся вокруг. Он почувствовал, что теперь будет делать это часто. А пока надо жить. Просто жить. Как получится.

Карпов поднялся со скамейки и пошел домой.

Как ни странно, по пути Геннадий Иванович думал уже о другом. Возможно, потому, что это другое тоже было важным. Два рассказа из трех отклонены. Он так и не смог написать ничего, достойного публикации. Конечно, оставалась «Последняя ставка». Но где гарантия, что она лучше остального?

«Наплевать. Так или иначе это не литература».

Конечно, такая мысль быстро пришла в голову Карпову. Кто бы сомневался. Но она не принесла облегчения. Обмануть себя не удалось. Не жанр был причиной отказов. Просто он не смог сказать своего слова. Слова, которое смогло бы заглушить сонм других голосов.

«А ты еще собрался писать роман!» — с горечью подумал Геннадий Иванович. И тут же вспомнил, что ноутбук с планом «Героя» обнаружился в привезенной сумке. Вряд ли он притронется к нему в ближайшее время.

21.50

Сергеев посмотрел на часы. Сколько сейчас на этих островах? Кажется, самый разгар дня. Он набрал номер.

— Привет! Как ты?

— Лучше не бывает, — ответила Кристина.

Олег знал: так она отвечает только тогда, когда в этом есть большие сомнения.

— Все кончено, — сказал он. — Я отпустил Карпова.

— Его опубликовали?

— На данный момент — нет.

— Почему же ты его отпустил?

— Разве ты не этого хотела?

Кристина не стала настаивать на ответе, но Олег ответил сам. Этот ответ должен был устроить сестру.

— Чем больше он будет ломать голову, думая о причинах своего освобождения, тем меньше ему захочется рисковать, пытаясь свести с нами счеты. Хотя, я не верю, что Карпов на такое способен. Сегодня он никуда не пошел и не звонил. Наведался в редакции, потом весь день сидел дома.

— Ты прослушиваешь его телефоны?

— Не преувеличивай мои возможности. Да и зачем? Если бы он позвонил в полицию, они бы сами приехали к нему.

— А эти, из ФСБ? Разве они его не найдут?

— Найдут, конечно. И узнают, что все это время Карпов был в творческом отпуске в глухой деревне. Это практически даже не ложь, поэтому выглядеть будет вполне естественно. Кристина, он никому ничего не скажет. Не сомневайся. Кстати, тобой никто не интересовался. Фээсбэшники явно заходили к тебе среди прочих. Так что можешь возвращаться, когда надоест экваториальное солнце.

Кристина помолчала, потом спросила:

— Это действительно все, Олег?

— Все. Точка.

— Вряд ли. Я нескоро отделаюсь от мыслей, одобрил ли бы отец то, что мы с тобой сотворили.

— Думай не о нем. Думай о нас. Это был наш долг. Мы не могли поступить иначе.

Олег повторил то, в чем неоднократно убеждала себя сама Кристина, поэтому ей трудно было не согласиться с братом. Хотя насчет последней фразы у нее имелись большие сомнения.

Глава двадцатая

1 августа

18.25

Кристина вернулась через десять дней. Еще в аэропорту Олег предложил сходить в ресторан, отметить возвращение. Кристина согласилась — отличная идея. Вечером брат заехал за ней. Всю