Тот крутанулся на месте и оглядел Бориса совсем не соннымизлыми глазами.

– Не зарывайся, – еле слышно сказал он, – нена прогулку мы сюда приехали. В Париже будешь с дамочками гулять и голову имморочить…

– Вы забываетесь! – мгновенно разозлилсяБорис. – Это вас совершенно не касается!

До Сержа, надо полагать, дошло, как глупо они выглядят –ругаются, лежа на полу, и он замолчал, отвернувшись.

Сено было колкое, серое солдатское одеяло пахло карболкой.Борис немного поворочался и вспомнил, как вчера ночью в поезде горячее телоМари прильнуло к нему, как он качал ее на руках, она прижималась к нему щекой,и ресницы щекотали его голую грудь.

Серж, будто почувствовав его мысли, рывком дернул на себяодеяло. Но Борис этого не заметил – он крепко спал, и на губах его бродиласчастливая улыбка.

На следующее утро, в восьмом часу, Борис встал, умылся ипозавтракал вчерашними сухарями и чашкой пустого кипятку.

– Ох и вредный хозяин, черт старый! – громковозмущался Саенко. – Небось денег содрал за постой немереное количество, ав доме шаром покати. Мыши в подполе и то с голоду передохли! И зря ему денег наеду дали, я бы и сам на рынке разобрался. Он, скупердяй, небось купит капустытухлой или гороху, а с этого гороху только, извиняюсь, в отхожее место бегать…

– Хватит! – оборвал его Серж. – Зря языком неболтай! Значит, ты, Борис, идешь к Ртищеву. Если не найдешь его, поразведай,как и что. Может, жильцы старые остались, помнят профессора.

– Кого мне с собой даешь? – спросил Борис,рассеянно наблюдая, как Мари пытается расчесать волосы перед осколком мутногозеркала, который дед после долгих уговоров вытащил из сундука.

– Пойдешь один, – резко ответил Серж, – такнезаметнее. Сам не могу, да и вид у меня уж больно боевой, подозрительный.Луиджи в любую щель пролезет, но он тебе сейчас не помощник… Мари мне нужна, иэтот твой ухарь на все руки тоже понадобится.

Борис понял, что Серж все-таки до конца ему не доверяет и нехочет их отпускать куда-то вдвоем с Саенко – пускай хоть кто-то один изподозрительной парочки на глазах будет.

– Сюда больше ни ногой. Что-то мне старик этот подозрителен,не иначе как надумал он нас ГПУ сдать. Так что съезжаем отсюда как можнонезаметнее. Я и денег ему на еду нарочно дал – пускай думает, что мы вечеромвернемся.

Серж дал Борису свое пальто и кепку, сказал, что так будетприличнее, чем в драной шинели. Повязку на глаз разрешили больше не надевать,чему Борис очень обрадовался. Условились встретиться в чайной у Финляндскоговокзала, Борис сказал, что никогда там не был, но найдет.

Он знал только прежний, довоенный, адрес ПавлаАристарховича, на Кирочной улице. С Петербургской стороны на Кирочную дорога неближняя, но Борис не стал брать извозчика. Он шел по городу, вспоминая прежниевремена и безвозвратно ушедшую жизнь. Все было другое, чужое, недоброе – дома,люди. Борис не ощущал радости от встречи с родным городом. Этот город больше небыл родным, следовало как можно скорее выполнить то, зачем его послали, иуносить отсюда ноги.

Подойдя к дому, где жил Ртищев, Ордынцев в который раз запоследние сутки почувствовал душевную боль. Этот дом, когда-то красивый,богатый, ярко освещенный, знавший лучшие времена выглядел сейчас уродливыминвалидом. Лепнина с фасада осыпалась, по колоннам поползли змеящиеся трещины,сам фасад был грязным и закопченным. Половина окон выбита и заменена фанерой,дверь парадного косо висела на одной петле.

Правда, возле этой двери виднелась, как и в прежние времена,табличка доктора Вайсенштока. Табличка была потерта, буквы едва читались.

Бросив взгляд на эту табличку, как на последний привет изпрошлого, Борис вошел в подъезд и начал подниматься по широкой мраморнойлестнице на третий этаж, где жил Ртищев.

Прежде эту лестницу покрывал красный пушистый ковер, в холлепервого этажа топился камин. Теперь в камине новые жильцы устроили помойку,ковра не было и в помине – должно быть, пустили на портянки для пролетариата.От прежней роскоши остались только медные стержни, некогда прижимавшие ковер кступеням.

Борис поднимался очень медленно, поскольку его мучилокакое-то неясное предчувствие.

То есть нельзя даже сказать, что оно было неясным.

С одной стороны, он сильно сомневался, что ПавелАристархович живет в прежней своей квартире. Наверняка эту просторнуюгосподскую квартиру занял какой-нибудь видный большевик, или в нее вселилицелую орду новых хозяев жизни. А если Борис начнет расспрашивать про прежнегохозяина, его запросто могут отправить в ГПУ, и вряд ли ему снова так жеповезет, как в Энске…

С такими мыслями Борис все медленнее поднимался по лестнице,но все же почти дошел до третьего этажа, когда дверь знакомой квартиры открылась,и на лестницу, негромко переговариваясь, вышли трое молодых людей в кожаныхкуртках, в которых, без сомнения, можно было узнать чекистов.

Сердце Бориса провалилось в пятки.

Наверняка эта троица только что провела обыск в квартиреРтищева, а может, они сидели там в засаде и к ним как раз сейчас подошла смена…Во всяком случае, если Борис сейчас сунется в эту квартиру, ему не избежатьареста!

Стараясь не показать своего волнения, он продолжал идтивверх по лестнице и вскоре поравнялся с чекистами.

– Вы куда идете, гражданин? – обратился к немустарший из них.

– К доктору Вайсенштоку, – ответил Ордынцев незадумываясь.

– Где этот доктор проживает?

– На четвертом этаже.

Чекист мигнул своим подручным, и те обыскали Бориса – надосказать, довольно поверхностно, видимо, только на предмет оружия. Никакогооружия у Бориса не было, чему он немало порадовался, и его отпустили. Впрочем,он все же вызвал у старшего чекиста какие-то подозрения, потому что тотприказал одному из своих людей подняться с ним на четвертый этаж и проверить,живет ли там действительно доктор Вайсеншток и к нему ли направляетсяподозрительный гражданин.

Борис шел вверх по лестнице, и в голове его билась однамысль: как он станет объясняться с чекистом, если доктора Вайсенштока нет и впомине, если он давным-давно уехал из Петрограда или даже умер, а табличку напарадном просто никто не удосужился снять?

К счастью, доктор оказался в полном порядке и даже принималпациентов. В просторной приемной сидели несколько скромно одетых людей – дама изблагородных с девочкой, у ребенка была перевязана рука. Еще старик в вытертойдонельзя бобровой шапке и валенках, а также деревенская бабища огромныхразмеров. Вся левая щека у нее была фиолетового цвета, глаз заплыл и сочилсягноем. Чекист проводил Ордынцева до самой двери и даже остался ждать налестнице, так что Борису пришлось, дождавшись своей очереди, пройти в кабинетдоктора.